Табу

Было заметно, как его трясет. Морщинистое лицо то бледнело, то румянилось, как свежий персик. Глаза стали прозрачными, как ключевая вода.

– Никто! Слышишь? Еще никто меня не провел. И тебе не удастся! Никому не позволю гнать дурь в мой город! Хотел провернуть все за спиной? Да? Ан- нет, Призрак… Я думал, что ты умный мужик, а ты – так себе… Грязь под ногами. Думаешь, раз снюхался с Янкой, то приму тебя и твое дерьмо с распростертыми объятиями? Нет, Скала. Я куплю доче новую игрушку, а ты исчезнешь с лица земли. Я раскусил тебя. Вижу насквозь. Твоя маска таинственности, вседозволенности – не что иное, как пустота и продажность. Ты пустое место. Шавка без роду и племени, готовый за зелень американскую убить любого. Ты один, а мы – семья! У тебя же на лице написано, что ты «шкура»!

– Что ты с ним разговариваешь? – Костя вышел из-за спины брата, вертя в руках ствол Наскалова. Подушечкой большого пальца потирал странную гравировку на рукоятке. Двигался он резко, быстро, явно желая, чтобы это все закончилось побыстрее, но при этом не поднимал глаз, делая вид, что ствол поглотил все его внимание. – Убрать, да и все.

Костя прищурился и в шутку навел прицел на Олега, но как только их взгляды встретились, подпрыгнул и с грохотом  выронил пистолет из рук. Куранов, вставший у стены, быстро отшвырнул ногой оружие к входной двери и снова отвернулся, так и не подняв глаз. Костя пару секунд пытался собраться, а потом схватил графин виски и щедро плеснул в стакан со льдом.

– Что, дядя Костя, страшно? –  рассмеялся Наскалов, сплевывая кровь, затекавшую в рот, прямо на пол. Кровяные кляксы уродливо расплывались на светлом паркете.

– Чего ты тянешь? –  вдруг заорал Костя, подбежав ко мне. Он всучил мне в руки пистолет и стал орать, истерично размахивая руками в воздухе. – Это он крыса! Пустили его, пригрели! Да если бы не я, то вы никогда бы не поняли, кто он! Стреляй!

Как только правая рука ощутила приятный холод металла, на душе стало спокойней. Моисей в ужасе раскрыл глаза, не понимая, как ствол оказался в моих руках. А потом как-то странно улыбнулся.

– Вообще, почему он до сих пор дышит? – Костя понял, что от меня ему ничего не добиться, и развернулся к брату, схватив того за рукав пиджака. – Что, о дочке забеспокоился? Стыдно стало? Да таких еб**ей – пруд пруди! Что у него там, член из золота, что ли?

– А ты проверь, – рассмеялся Наскалов.

Но Моисей нервно отмахнулся, сбросив крепкую ладонь брата, этот жест был похож на то, как отмахиваются от назойливой полупьяной мухи в конце лета. Конечно, от него сейчас слишком много шума. Старику нужно было решиться грохнуть того, кого сам подпустил слишком близко. Подписывал приговор очередному мужику единственной дочери. Видел его муку, потому что на кону стояло что-то бесценное, неповторимое, то, что сложно вернуть. Любовь и доверие…

– Это мой город… – вновь затянул Моисей свою любимую песню.

– Он давно уже не твой. Тебя списали… Как только шлепнешь меня, то и сам пропишешься в комнате из красного дерева. Говорят, там тепло и хорошо… Продумал дизайн? А то красный бархат любит не каждый!  Хватит, старик. Пора уходить…

– Заткнись! – взвыл Костя.

– Сереженька… – почти шепотом сказал старик. И тут я понял, что он задумал. Конечно! Я? Доказать преданность? Сохранить чистоту рук нашего «папы», принять весь удар гнева Янки на себя, ощутить силу наказания? Расплата за молчание?

– Моисей, порой даже я не могу понять тебя! – Костя стал расхаживать по темному кабинету, раскачивая бокал виски. – Надо было его убрать сразу, как только он нашел крысу. Так сказать, сделал дело – лежи тихо.

Костя хрипло посмеялся над собственной шуткой. Его смех был, как насмешка над каждым, находящимся в этой комнате. Как только понял, что кроме него никто не смеется, покраснел и, плеснув очередную порцию виски, встал у противоположной стены.

Моисей повернулся в сторону дивана, на котором сидел Миша. Худощавый мужчина нервно пожал плечами, наклонив корпус вперед. Тонкие жилистые руки дрожали. Было заметно, что творившееся в когда-то тихом и уютном кабинете ресторана было ему неприятно. Не привык Миша видеть «черную сторону» семейного дела. Смирился с тем, что жить намного проще, не задавая лишних вопросов. Поэтому взвалил все бумажные дела на свои плечи, скрывшись ото всех в уюте своего офиса. А теперь? Теперь пришлось окунуться в зловонную пучину реальности.

– Кончай  его, Лазарь! – Моисей махнул рукой.

Я уже поднял ствол, пытаясь решить, что делать дальше. Можно, конечно, пришить Костю, только Моисей  церемониться не станет. А можно и самого Моисея. Мы с Наскаловым останемся живы, Куранов увезет семью подальше, а Буба… Нормально все у него будет. «Центр», конечно, будет в гневе, но потом помогут встать на ноги, развернув все в нашу сторону. Ворон будто читал мои мысли и спустил предохранитель, предупреждая о возможных последствиях. Нет, без вариантов. Ну, Ворон…