Табу

Именно так вскрылся мой порок сердца. Отец, слушая врача, седел прямо на глазах. Веки, подергиваясь, медленно закрывались, а руки сжимались в кулаки. Чувствовала, как он плачет. Где-то внутри, глубоко-глубоко в душе. Ему было больно, очень больно. Я видела это, собственно, как и то, как холеное, пышущее здоровьем лицо посерело, сдулось и покрылось мелкой россыпью морщин.

Никто не мог поверить в случившееся. Врачи не понимали, как мне до семнадцати лет никто так и не мог поставить этого диагноза, не верили, что я никогда не жаловалась на недомогание, отец не верил, что может потерять дочь в любую минуту, а мачеха не могла поверить, что ее мечта лопнула подобно надувному шарику. Лишь Васька, срочно вызванный из универа, хранил молчание и невозмутимый вид.

– Ну, ты и вляпалась, сестридзе, – смеялся он, поправляя подушку, когда родители наконец-то вышли из палаты.

– Ты так говоришь, будто я специально!

– Ой, не знаю, ой, не зна-а-а-аю, – пропел Васька, открыв холодильник в поисках чего-нибудь вкусненького. – Ты еще та актриска.

– Заткнись, придурок! – если бы могла, то вскочила бы и настучала по его бестолковой голове. – Не видела тебя год, еще столько же и не видеть. Вали в свою мореходку!

– Все, успокойся, – примирительно поднял вверх руки Васька, и уселся на мою кровать. – Прости, просто я не знаю, как реагировать. Что мне нужно сделать? Скажи?

– Купи мне телефон, – прошептала я. – Отец отобрал, а мне он очень нужен!

– Так и знал, что вся помощь слабому человеку сведется к глаголу «купи»!

– Нет, я точно сейчас встану, – зашуршала, пытаясь откинуть такое тяжелое одеяло.

– Все, мир! Больше не буду. Когда я увидел тебя в полной отключке, на этом белоснежном казенном белье, то воспоминания всех наших шалостей окатило с головы до ног ледяным ворохом страха. Помнишь ночной заплыв в грозу?

– Конечно, – хихикнула я, вспоминая, как оказалась втянутой в спор брата со старшекурсниками.

– А поход к вулкану?

– Да.

– А как мы сбежали из дома и бродили три дня по городу, пока охрана дяди Вити не отыскала обиженных на отца детей?

– Естественною. Я все помню, Вась. Только к чему сейчас все это?

– А что было бы, если бы это… – брат немного брезгливо махнул на больничную кровать рукой. – Если бы все это случилось тогда?

– Тогда бы ты занял мою комнату, – рассмеялась я, стараясь успокоить брата.

– Точно!

Дни летели, а из клиники меня никто отпускать не собирался. Моя жизнь превратилась в череду запретов, ограничений и бесконечной тоски. Мне категорически запрещалось нервничать, поэтому отец из кожи вон лез, чтобы рассмешить дочь, но как только разговор заходил о Косте, он делал вид, что просто ничего не слышит, а если я начинала плакать, то заботливые медсестры вкалывали успокоительное, от которого я могла проспать целые сутки. В такие моменты мне казалось, что я просыпаю жизнь… Дни смазывались, жила от одной истерики к другой. Изводила себя, Костю, изводила отца, прекрасно понимая, что он скорее себе руку отгрызет, чем позволить выйти замуж за нищего.

Костя звонил мне каждый час. Он рвался примчаться, но я прекрасно понимала, что толку от этого не будет. Я даже с кровати не могу подняться самостоятельно. Силы просто покинули меня, лишив молодое тело свободы.

– Я обязательно прилечу, ты только крепись. Я не могу без тебя. Ты моя, слышишь? Хочу просыпаться с тобой, хочу наблюдать, как ты прячешься под одеяло, как только первые лучи солнца врываются в спальню, хочу вновь коснуться ямочек, зарыться в твои волосы, пахнущие солнцем, – шептал Костя в телефонную трубку. – Я больше так не могу, милая…

И Костя прилетел. Благодаря Ваське, срочно вызвавшему родителей домой, мы провели вместе целые сутки. Ждала его реакции, но кроме любви, плещущейся в голубых глазах, тепла и дрожи в объятиях, не заметила брезгливости, жалости и досады, проскальзывающей в лицах родных. Его крепкие объятия, жаркие поцелуи и нескончаемая грусть в глазах преследуют меня до сих пор. Это была лучшая ночь в моей жизни. Еще никогда я не чувствовала себя настолько нужной, любимой. Я словно была на своем месте. Пазл сложился, а тяжесть на душе испарилась, унося тревогу и боль…

****

Когда немного окрепла, меня выписали с условием ежедневной явки к лечащему врачу. Но вскоре и эти ограничения сняли, потому что чувствовала я себя намного лучше, чем до приступа. Летала, поражая переменой отца, но как бы я ни старалась, больше не могла скрывать счастье. Готова была жить дальше ожиданием единственной ночи, наполненной настоящей любовью. Отец, конечно, понял, обрушившись санкциями гнева на бедного Ваську, помогшего непослушной девчонке. А после, от греха подальше, отвез меня домой, даже не подозревая, чем это все обернется для всей нашей семьи.

– Яна, может, лучше дома с тетей Машей? – громко вздохнул дядя Витя и быстро прошелся рукой по своим волнистым волосам.