Табу

– А ты хоть раз спросил, чего я хочу? Хватит! Хватит с меня интерната, хочешь еще на пять лет сплавить меня, да? А потом что? А-а-а-а-а…

В дверном проеме замаячила взволнованная Нина, она не знала, что делать дальше. То ли подойти к мужу, то ли снова начать кричать на падчерицу, специально завалившую экзамены.

– Черт! – озарение пришло резким ударом головной боли.

Все встало на свои места: экстренная поездка в Москву, изнуряющие походы по университетам, бесконечные разговоры с деканами, выбор съемного жилья на длительный срок. Я не понимала, почему Нина так тщательно готовит почву, но теперь стало ясно. Это был не столько мой, сколько ее шанс свалить из опостылевшего маленького городка. Она ненавидела дома все: небо, снег, дождь, улицы, дома, море с расплывчатыми силуэтами кораблей, заснеженные пики гор… Она билась с отцом, убеждая, что там, за горизонтом нашего забытого Богом края простирается перспектива, которой здесь уже никогда не будет. Но за все время семейной жизни она так и не смогла переубедить отца, пока ему самому это не приспичило. Это все она!

– Ты! – прошипела я, двигаясь в сторону мачехи. Нина вздрогнула и прошмыгнула за спину отца.

– Конечно, я! Хватит и моей загубленной жизни. Оксана!

– Она, наверное, уже и супруга для меня подобрала?

Растерянный взгляд Нины говорил сам за себя. Они разыграли партию. Сделка… Вот, кто я… Предмет, который нужно продать как можно выгоднее.

– Нет!

– А что нет? – отец уже немного успокоился, вернее, упорно делал вид, даже давил из себя напряженную улыбку. – Ты же не думаешь, что я разрешу тебе и дальше нюхаться с этим бездомным?

– С кем? – шептала, потому что голос пропал. Он знал. Конечно, отец всегда все знает.

– Не прикидывайся. Ну, погуляла, ну, повеселилась, пора бы уж и за ум взяться, дорогая. Тебе нужен муж, чтобы быть, как за каменной стеной. Нужна уверенность в будущем, не бедном и вечно нуждающемся, а стабильном, сытом и богатом! Поэтому успокойся, а проблему с твоим малолетним иностранцем я решу. Поверь мне, так будет лучше для всех.

– Поверить? – слезы лились по щекам, а голос перескакивал от шепота на крик.

Я стояла в центре комнаты лицом к лицу с судьбой. Родители решают за детей многое: они решают, где учиться, с кем и как общаться, подталкивают к верному, только по их мнению, выбору, давят и монотонно читают мантру истины. Родители… Переводила взгляд с мачехи, решившей вырваться из замкнутого мирка за счет молодой падчерицы, на отца, уверенного, что счастье и безопасность дочери – толстосум со штампом в паспорте.

Родители… А где же понимание, сочувствие? Где снисхождение к рвению отпрыска совершать собственные проступки?

Не-е-ет. Это явно не про моего отца. Ненависть заклубилась где-то в районе сердца, хотелось вскрикнуть от резкой боли, не столько душевной, сколько физической. Меня словно сжигали изнутри, дышать становилось труднее, в голове вдруг спутались все мысли, ноги стали подкашиваться, лишь только боль становилась сильнее. Чувствовала, как мое тело сдается, как уходят силы, как трудно становится не завопить. Меня разрывало наизнанку, но я терпела, внимательно всматриваясь в отрешенный взгляд отца.

– Никогда! – заорала я. – Я ненавижу вас! Ты просрал свою дочь, папа, меня для тебя больше нет! Запомни это!

Как только выплюнула эти слова, щеку обожгло жаром тысячей углей, волосы взмыли в воздух, я потеряла равновесие и рухнула на пол. Не открывала глаза, не дышала, гнала мысль, что отец, мой любимый папенька, так просто поднял на меня руку. Ладонью коснулась горящей щеки. Было важно ощутить тепло обожженной кожи, влагу текущих слез, чтобы запомнить навсегда этот миг. Миг, когда детство сгорела под напором родительской «любви».

– Ося… – зашептал отец, падая на колени. – Прости меня, родная…

– Ненавижу… – это длинное слово давалось очень тяжело, боролась с оставившими меня силами, с невыносимой болью, затягивающейся плотной петлей вокруг истрепанного любовью сердца, боролась со слезами, боролась с желанием попросить помощи.

– Моська, – Саня рыдала, сморкаясь в бумажный платок. – Как же ты пережила все это?

– А я и не пережила, – рассмеялась, смахнув скупую слезу. – Просто отключилась.

– Как?

– А вот так, Саня, очнулась через пару суток под монотонный писк аппаратуры. Сердечный приступ настиг меня накануне совершеннолетия, представляешь?

****

– Девочка моя! – шептал отец, целуя мою руку. Я не могла говорить, горло саднило, а легкие горели. Воспоминания боли пришли раньше, чем пощечина отца, подлость мачехи и грустный взгляд Кости. Слезы вновь потекли по лицу, обида на отца вспыхнула новой силой…

– Не надо, девочка, – опережая мой хрип зашептал отец. – Успокойся. Тебе скоро станет лучше. Ты только дыши… Дыши… Дыши…