Табу

– Сейчас мне кажется, что я и так проспала всю свою жизнь. А что я видела, спрашивается? Беззаботное детство, невнятную юность и кучу проблем в настоящем? Нет, Сань, я слишком долго спала, такое ощущение, что за меня уже все решили! Будто моя судьба была ставкой в казино, и её благополучно проиграли, оставив мне лишь долги и ощущение горечи потери.

– Ну, Ось, не все так плохо. Позитивное мышление. Не забывай об этом.

– Да, только это мне и остаётся.

– Ты же знаешь, что мой папа знаком с твоим дядей?

– С моим дядей только ленивый не знаком, ну или бедный.

– Что у вас произошло с Янкой? Ходили разные слухи, но…

– Как ни странно, но с того лета и начались мои проблемы…

Родная земля встречала меня засухой и пряным ветром с моря. Я отворачивалась от любопытных взглядов водителя отца, чтобы не показывать слезы, не просыхающие с самого момента отъезда из лагеря. Чувство обреченности душило все двадцать часов, проведённые в перелетах. Стоило лишь прикрыть веки, как встаёт грустный взгляд Кости.

– Я приеду, слышишь?

– Слышу…

– Мои родители примут нас!

Мы стояли в зале регистрации аэропорта Борисполь, где наши пути расходились: меня ждал самолёт до Москвы, а Костю до Кишинева. Толпы туристов, быстро семенили по душному переходу между терминалами, гулко шелестя пластиковыми колёсами чемоданов по мраморному покрытию. Они обходили нас, подталкивая локтями друг к другу все ближе и ближе. Монотонный глухой стук вторил ударам сердца, а гнусавый голос диктора приводил в бешенство, все чаще напоминая о неизбежности расставания.

Никогда не забуду грустный взгляд васильковых глаз. Первый раз я увидела красавца-пловца три года назад, на открытии смены, когда старшие вожатые устроили марафон по заплыву в большом бассейне лагеря, куда богатенькие родители согнали отпрысков для познания языка.

Преподаватели, «выписанные» из Англии, Франции, Германии и даже Китая и Японии, недоумевающе посматривали на странные и довольно экспрессивные развлечения молодежи из России, но помня о многозначных гонорарах, старались помалкивать, оставляя «чтение моралей» деткам на воспитателей или личных гувернеров, сопровождающих некоторых.

Не забуду, как легкие сдавило от резкого вдоха, который я сделала, увидев молодого Аполлона. Парень, сброшенный очумевшей от свободы толпой в воду, ловко выскользнул из бассейна и стал снимать промокшую одежду. Я, воспитанная в замкнутом пространстве среди прыщавых девчонок, была в шаге от потери сознания: он был словно с картинок из диснеевских иллюстраций к сказке про Красавицу, Белоснежку и прочих счастливиц. Грубо очерченные черты лица, чёрные, как смоль волосы, фактурное тело, по смуглой коже которого бегали солнечные зайчики морских бликов, но больше всего меня поразили его светила васильковые глаза, больше походившие на кругляши карамелек, искрящихся на солнце.

Это была любовь с первого взгляда. Костя рассмеялся, закинув голову назад, чтобы стряхнуть мокрые волосы, а потом замолк, заметив меня в толпе девчонок.

Я просто не могла понять как жила все это время без его ласкающего слух хриплого голоса, без открытой улыбки и трогательных ямочек на щеках. Каждое его движение, каждый шаг заставляли меня улыбаться от собственных ранее неизвестных ощущений.

Когда я говорю, что мы не расставались все лето, это значит, что мы и правда не отлипали друг от друга все это время. Костя пробирался ко мне в комнату по раскидистому высокому дереву через окно, молча ложился рядом и аккуратно перебирал волосы, укрывая плотным покрывалом неповторимого аромата: сухого раскалённого песка, соленой морской воды и свежестью беглого закатного ветерка.

Он был мой.... чувствовала кожей его настроение, могла понять, о чем думает лишь бросив мимолетный взгляд на напряженный лоб, на его милые морщинки в виде полумесяца. А ещё я до сих пор помню каждое слово, прошептанное мне на скалистом обрыве в последний день, ощущаю неуверенное касание суть переславших губ, чувствую легкое покалывание ещё не окрепшей юношеской щетины и обжигающее дыхание. То лето перевернуло мою жизнь… Наверное, это была любовь. Настоящая, молодая, сильная.

Вернулась я домой уже не той Осей, что обречённо уезжала в закрытый и крайне элитный лагерь в Греции, а влюблённой Оксаной, которой теперь каждый вздох отдавался болью разлуки и щемящей тоски. Отец ничего не заметил, поэтому быстренько порадовав дочь новым гардеробом, отправил в интернат.

Мы писали друг другу миллионы электронных писем, будоражащих не только  собственное воображение, но и шаловливые  фантазии подруг. Восемь месяцев каторги показались вечностью, я отсчитывала дни, чтобы заявиться к отцу с требованием очередной порции знаний иностранного языка. Папа довольно сильно удивился подобному рвению, даже замер на какое-то время, потому что впервые за всю учебу он запланировал семейный отдых, но я была неумолима. Отойдя от истерики дочери, ему пришлось сдаться, и приобрести путевку на три месяца в солнечную Грецию.