Юу ответил расплывчатым кивком, тягостным молчанием, застывшим на онемевших парализованных ладонях пониманием. Скосив глаза, поглядел на сгибы собственных рук, что раздулись, набрякли, стали такими же уродливыми, венозными, неповоротливыми, как и прошившие все вокруг бесконечные водоносные жилы из железа да ртути - если выберутся, если выживут, ему еще долго жить с тем позором, в котором он даже не сумеет самостоятельно расстегнуть брюк, чтобы налить чертовой мочистой лужи.
По-настоящему не живой и по-настоящему не мертвый, он терзался в чужих руках, вспоминал слышимые на грани перехода голоса, вспоминал неузнанные молитвы, вспомнил свои крики, слезы, и смотрел, как мимо проносятся на сквозных дыханиях желтые набежавшие листья, как ветер отвоевывает под ненасытного себя все больше пространства, как совсем рядом крутятся железные тяжеленные колеса работающих цеховых машин, как гремят крышками котлы, выплевывают переработанный пар, оберегают от страшной утечки.
Бренчали плохо смазанные цепи, протекала каплями черная маслистая жидкость, ложась вниз клейкой расплавленной резиной. Пол тянулся тугой петлей под верхний откос, шуршал под подошвами камнем и все новой да новой наметенной листвой, и когда Юу почудилось, будто в сердцевине затхлой тьмы он уловил незнакомый, разбавленный, свежий даже запах, когда вскинул в смятении глаза и уставился на сосредоточенное, бледное, но улыбающееся лицо предсмертного лицемера-Уолкера - из-за спины, просвистев над кипенной макушкой, прилетела золотая игла, разбившая восточный кирпич, пробудившая внутри янатарноглазую ненависть.
- Снова... они...? - вместо проклятия или крика - один только шепот, одно только возвратившееся отчаянье, одни только горькие придыхания, незнакомые желтые блестки в пространстве, часто-часто отстукивающее сердцебиение. - Опять они, да...?!
Что-то случилось с ним, что-то безвозвратное втекло в кровь вместе с выкорчеванной обратно смертью: под прошелестевшим рядом витком ослабляющего заклинания, способного пригвоздить к месту такого, как он, но не такого, как Уолкер, из надорвавшихся глаз снова ударили слезы, снова грудина содрогнулась накипевшей истерией, снова седой клоун обмазался белилами и ваксой, танцуя на смертельном парапете одноногим журавлем, и тварь, поселившаяся внутри, заставила забиться, заорать драным визжащим плачем прошитой спицами крысы:
- Я не хочу... не хочу здесь подыхать! Я хочу, чтобы мы с тобой выбрались... Хочу убраться отсюда прочь! Не сдыхать! Я не хочу сдыхать, ты слышишь?! Не хочу! И без тебя не хочу! Хочу с тобой, хочу жить! Хо…
- Я знаю, славный. Я знаю. И мы не умрем, глупый. Не умрем, слышишь? Я вытащу нас отсюда. Я вытащу, вот увидишь. Только потерпи немножко, прошу тебя.
Страницы протоптанных библий ложились под ноги самой обычной вымаранной газетной бумагой, стирались письма, стекала кровь, и на склонах Фудзи больше не водилось улиток: ни жемчужных, ни винных, ни деликатесных, ни самых простых, бежевых, тех, что рождаются от симбиоза бесполого дождя и больной земли.
Плач застрял в горле, выплеснулся вместе с распахнувшейся слепотой зареванных глазных окон, с диким оскалом, с последней лучиной веры, за которую никто никогда не хватался так, как хватался в тот злополучный полувечер созданный ради шутки ребенок, желающий жить просто для жизни, просто просыпаться, просто поднимать поутру ресницы и видеть перед блестящими зрачками голубику снова улыбающегося неба - и не важно, будет ли оно улыбаться ласково, хитро, лукаво, с подлянкой и приготовленной коробкой новых невзгод.
- Как...? Как ты это... как ты это сделаешь, черт?!
Золотые ножи парили рядом, соколами и грифами вонзались в белую спину, сталкивались с защищающим снежным плащом, пили кровь, ранили руки, ноги, разжигали бессильную злость, заставляли ненавидеть, проклинать, биться даже больше, чем ненавидел или бился сам безумный клоун, захлебнувшийся в новом пламени астровых глаз.
- Ты увидишь, хороший мой.
Его пронзали, в него швыряли, его медленно добивали, уничтожали, стирали покусанным грязным ластиком - капля за каплей, капля за каплей, старым простым методом по удалению нежеланного человека, а этот идиот все продолжал улыбаться, продолжал упорствовать потерявшей корни скалой, продолжал нестись наперегонки с бушующим свистящим ветром.
- Да как?! Как?! - Юу почти вывалился из его рук. Приподнялся, обхватил пальцами за космы, болезненно стиснул их в ладонях, попытался удариться лбом в лоб, чтобы прекратил уже притворяться, чтобы воспринимал серьезнее, чтобы ответил честнее. - Они убьют тебя, эти твари, если ты так и продолжишь бегать от них и тащить еще и меня! Они убьют тебя, слышишь, ты, дурак?! Если ты меня хотя бы отпу...