Taedium phaenomeni (СИ)

      Послышался смех - раскатистый, отскакивающий от герметики и вместе с тем ею же и залпом впитывающийся; Аллен, кусая губы и смерзаясь желудком, на чуть подкосившихся ногах перебежал к другой стене узкого рукава, попробовал напрячь слух, но старания его оказались тщетны: когда Сирлинс отсмеялся, подавился хриплым сухим кашлем, люди-тени отошли уже достаточно далеко, голоса их смежались с шумом вертящихся поблизости тяжелых лопастей, гулом пропущенного по проводам тока, и все, что Уолкеру удалось напоследок разобрать, это опустошенное, неприступное, бесцветное в своей твердости:

      - Он не человек, дурак. И никогда им не станет. Более того, позволь объяснить тебе сразу: никто здесь и не собирался отождествлять его с человеком. Он – Второй, искусственный апостол, наша машина. Забудь эту блажь - я не хочу, чтобы он даже ненароком услышал нечто подобное от очередного недоумного сопляка. Он - оружие, наш подопытный образец, уникальное творение. Гомункул, если угодно, но никак не человек. Поэтому впредь держи свой рот закрытым и не позволяй ему сомневаться: во избежание будущей катастрофы лучше бы ему знать свое место заранее…

      Аллен хорошо знал, что спускаться ниже ему категорически воспрещено: если поймают – обеспечены серьезные проблемы с верховым начальством, у которого на его счет и так далеко не самые радужные подозрения, а если даже не поймают - проблемы все равно не замедлят появиться, потому что он здесь просто с концами заблудится и помрет где-нибудь от тривиального голода или жажды; тем не менее, вопреки всем трезвым доводам, порывам и сугубо человеческому разделению позиций, ноги Уолкера продолжали уносить его все глубже, ниже и дальше, встревоженное сердце колотилось все громче, а в ушах продолжал вертеться подслушанный волей случая запретный диалог.

      Осознать до конца смысла впитанных слов Аллен при всем желании не мог, окружающее его пространство вертелось абсолютно одинаковыми копиями-коридорами: длинный переход, изворачивающийся полудугой настолько плавно, настолько в малейших выверенных миллиметрах, что невооруженным глазом не заметишь, тянулся на сто двадцать отсчитанных широких шагов, откровенно пугал чередой однообразных запертых дверей и разлитыми на полах то бурыми, то алыми, то желтыми, то черными лужами - освещение здесь было слабым, дающим сбои, и разобрать, что это была за жидкость, у Аллена не получалось тоже.

      Чуть погодя коридор приводил к такой же полукруглой площадке в средоточии открытого пространства, в центре которой неизменно оказывался один и тот же цилиндрический провал в пугающую до мурашек темноту, со днища которого дышало могильным склепным прокажением. Аллен обходил яму, стараясь не глядеть вправо и вниз, добредал до неизменно попадающейся лестницы, преодолевал еще сто двадцать ступенек вниз, сворачивал в первый попавшийся рукав – и так до бесконечности, по кругу, перевернутой в песочных часах восьмеркой, все ниже и ниже, холоднее и холоднее, темнее и темнее, будто погружаясь в самые недра земли.

      Пару раз на пути встречались белые молчаливые люди, с безразличной скукой на забранных резиной лицах перевозящие на колесных носилках людей других: судя по всему мертвых, с обожженными до рвотного рефлекса багряно-красными руками и ногами; Аллен едва успевал нырнуть за ближайший бак или выступ, вжаться в стену и стараться не дышать опаленным зловонием вовсе не кремировавшего огня, а самого обыкновенного водородного газа, унесшего жизнь не то отравившихся, не то отравленных бедолаг.

      В стенах этих было до тошноты плохо, душно, страшно. Порой Уолкеру хотелось разорвать себе пальцами челюсти и выплюнуть наружу кишечник, чтобы он больше не мучил его. Порой, наоборот, отчетливо начинало мерещиться, будто здесь на каждом шагу вмурована в стены дьявольская аппаратура, способная считывать его страх, перерабатывать тот в персональный яд, вспрыскивать в кислород и заставлять рассудок все безнадежнее погружаться в тенета сумасшествия.

      Пятью спиралями ступеней ниже и пятью коридорами вдоль Аллен прекратил верить, будто движется туда, куда ему двигаться нужно: во-первых, ему вообще этого всего не нужно, во-вторых, никакие мальчишки не смогут просуществовать в подобных условиях, да и никто, наверное, не станет их здесь держать.

Уверившись в этом, он уже почти развернулся, почти поплелся обратно, когда вдруг заслышал тихий-тихий, проходящий параллельным обособленным коридором, шумливый гул.

      Остановился, непонимающе приподнял брови, прижался ухом к железному стенному шлифу, пытаясь разобрать хотя бы несколько слов, в результате чего узнал, что людей, поравнявшихся с ним за той стороной стены, было несколько – около пяти или шести, если только среди них не затесалось заядлых молчунов, и кричали они в основном про того же чертового дьявола, по вине которого Аллен во все это и влез.