Taedium phaenomeni (СИ)

      В итоге, постигнув флегматичную безысходность, убитый угнетающей мыслью, что неужели придется и ему тоже жрать порции чертовых пилюльных таблеток, Уолкер уже почти поплелся обратно, признаваясь в постыдном проигрыше, когда то ли черт, то ли заблудившийся в ночной столовой синтезированный ангел дернул его заглянуть в нутро попавшегося на пути бесхозного как будто бы бидона, вымахавшего по самую линию упершейся в него грудины.

      Аллен осторожно отвинтил крышку. Удерживая ее в руках, приподнялся на носках, перегнулся через край, принюхался...

      С изумлением и воспрявшей обратно надеждой обнаружил, что изнутри пахнет оживляющим съестным, пусть и как будто бы не особенно съедобным: не то испорченным мертвяком, не то массово сгнившим овощем, не то попросту необычным экзотическим блюдом - у этих чертовых азиатов вполне нормальная пища частенько пахла так, будто ей пора отправляться в мусорные далекие степи, пока кто-нибудь случайный, добродушно проходящий мимо и по наивности испробовавший ее, не отправился следом с неизлечимой степенью желудочного отравления.

      - Эй, малыш...

      - Чего тебе?

      - Кажется, я кое-что нашел. Принеси-ка мне большой половник - я видел его где-то возле тебя. Вроде бы должен висеть справа.

      Юу с ответом не поспешил, замешкался. Сильно позже, изводя Аллена покалывающим под ребрами нетерпением, все-таки откликнулся, правда, так и не поторопившись ничего никуда нести:

      - «Половник» - это который? Что за нахер? Что это? Я не понимаю. Объясни мне нормально!

      Аллен вздохнул. С одной стороны, дойдя до той степени паранойи, за которой боялся, будто несчастная найденная еда снова возьмет и по собственному усмотрению исчезнет, пока он тут всюду вокруг да около шатается, а с другой понимая, что легче разобраться самому, чем разводить пояснительную беседу с бессмысленным содержимым, махнул рукой: со скрипом и тяжестью сдвинулся с места, в несколько прыжков подскочил к мальчонке, схватил не только половник, но и саму тощую заголосившую тушку, пару тарелок и ложек, и торопливо вернулся обратно, усаживая слабо сопротивляющегося Юу на столешницу новую - ну какая ему разница, на какой рассиживать? Главное ведь, что это все еще была столешница, привычные казарменные условия, въевшаяся в память детская обстановка, а что капельку изменились окружающая среда, причины и последствия - так это ерунда, к этому пора бы уже привыкать, потому что жизнь на месте не стоит никогда, как бы ни хотелось порой в той застрять на десяток-другой упоительных лет.

      Никуда уходить Юу не стал, ничего показушного, бунтарского демонстрировать - тоже. Только нахмурился, уставился со взрослой серьезной внимательностью на то, как Уолкер, мурлыча себе под нос, нырнул странной сероватой клюшкой во внутренности железной махины, пошарил там, просветлел, вытащил наружу злополучную свою херотень обратно. Плюхнул коричневую вязкую массу на одну тарелку, на другую, а затем, воткнув в каждую по ложке, протянул одну порцию ему, не только губами, но и всем своим лучащимся видом говоря:

      - Ешь.

      Юу, озадаченно прищурившийся, ни его стремлений, ни мыслей, ни желаний все еще ни черта не разделял.

      - Зачем? - спросил.

      С подозрением принюхался, склонив пониже растрепавшуюся в ореоле сбитых волос голову. Вдохнул полной грудью чего-то очень липкого, трупного, неприятного, отозвавшегося в желудке задумчивым отторжением. Поспешно отодвинул было от себя миску обратно, испытывая брезгливость даже от необходимости держать ее в отказывающихся пальцах, но тут же напоролся на проволочный взгляд одержимого седого недомонаха, все еще свято, кажется, верящего в непорочность любого проявления своей чертовой возлюбленной жратвы.

      - Ешь, давай, - непреклонно потребовал он снова, придвигаясь ближе, делаясь каким-то вконец незаслуженно резким, холодным, грозным, неоправданно высоким. Притиснувшимся. Как никогда особенно близким. Покрутил в пальцах этой своей клюшкой, разбрасывающей направо и налево сочные похлебочные брызги, приподнял повыше миску, а затем, совсем уже сбрендив, и вовсе наступил так плотно, что уперся коленями в боковину стола, а мальчишке поспешно потребовалось отпрянуть назад, чтобы только ни в коем случае не соприкоснуться телом к телу, потому что...

      Да просто потому что.

      Страшно же.

      Вот сейчас, теперь – страшно, хоть и никаким трусом Юу ни в жизнь не был.

      - А если не буду? Что станешь делать тогда, чертов придурок? - правда, как бы там страшно ни было, сдаваться Юу не собирался, а о страхе его никому извне не узнать, пока он не скажет о нем сам, что было равносильно тому, чтобы не узнать никогда. Демонстративно приподняв брови, Второй выпустил из пальцев отвратную тарелку, поставил ее рядом с собой на звякнувшую столешницу. С вызовом сложил на груди руки. Дерзко вскинул подбородок, стараясь держаться высокомерно и гордо, хоть и явственно чувствовал себя этакой маленькой черной мышью под недовольным прищуром пришедшего по мышиную душу белого доктора. – Силой, что ли, заставишь?