Taedium phaenomeni (СИ)

      Причин ведь может отыскаться пугающе много: не то приревновал к тупой пережеванной говядине, дослужившейся до прекрас, поклонений и защит, не то просто выбесился, что никто его не стал принуждать ее есть и сбегать отсюда этой же ночью, потому что ну мало ли, что он говорит? Сказать можно много чего, а в реальности-то все может оказаться капельку иначе - почему этого тоже никак нельзя понять, тупые вы человеки?

      В итоге они, незамеченно доведя друг друга, не разговаривали всю ночь напролет, Юу тоже не спал всю эту самую чертову ночь, ворочаясь с боку на бок под холодной сползающей простыней, привычного греющего света не зажигал - почему-то теперь стеснялся, почему-то не хотел.

      Слушал, как на полу ерзает неупокоенный Уолкер. По-своему стыдился. Думал, что можно было бы его попробовать позвать к себе, места бы как-нибудь хватило на двоих, но при одной мысли о том, чтобы спать вместе, втиснувшись друг в друга, его снова переклинивало, злоба поднималась с новой силой, да и рассудок еще пока понимал, что опасно: вот так вот уснут оба, проспят до самого полудня, а сюда кто-нибудь тем временем придет, заявится, не посчитав нужным постучаться или предупредить, и срать, что Уолкер как будто бы подпер изнутри дверь табуреткой да мелкой тумбой - один хер всякое может случиться, в то время как на него и так скоро такими темпами станут очень и очень косо посматривать, наверняка подумывая - а не заморозить ли его все-таки к чертовой матери, пока вконец не утопился в прогрессии неизлечимых, пусть и их же рукой насланных, галлюцинаций? Им-то всем не объяснить того, что твердо понимал сам Юу: даже если он немножечко сумасшедший, даже если проблемный и двигается вслед за небесными фазами, то ничем и никому его сумасшествие не угрожает. Не угрожает же. Честно.

      Сами разве не видят?

      Уолкер просидел на полу, залил мочой еще две выпотрошенные таблетные банки, пожаловался в пустоту на жажду. Юу отвернулся лопаточной острой спиной, накрылся с головой простыней и старательно делал вид, будто занят, будто сладко дрыхнет, будто не слышит, хоть и на самом деле просто тупо лежал да разглядывал шарящиеся тут и там тени.

      Наутро, продолжая хранить упертую доставшую тишину, Второй тоже ушел безо всяких прощаний или предупреждений - просто вышел за грохнувшую дверь, дождался там пожаловавшего сегодня с утра редкого ворона Сирлинса. Выслушал гребаный проповеднический нагоняй о том, что он нынче ночью половине перепуганного отделения мешал воплями юного опасного шатуна спать, безразлично проигнорировал не то одобрительный, не то просто так смех и, тоскливо покосившись на оставшуюся за спиной дверь, совсем сник, не испытывая по поводу скорой рутинной смерти никаких особенных переживаний: умрет себе и умрет, только снова даже жалко, что непременно придется проснуться. Ведь придется же, да?

      Впоследствии ему показалось, что все закончилось как-то чересчур непривычно быстро: Невинность привычно проходила сквозь, разрывала внутри сердечные клапаны, брызгала кровью, отталкивала его от себя, убивала раздавливающей тело нагрузкой. Он на нее не обращал никакого внимания, фоном по обыкновению ненавидел, думал о Уолкере, о собственной тупости, о том, что, наверное, все-таки виноват. Ненадолго представил, что вот так возьмет и однажды совсем перестанет быть, не срастется больше по отвалившимся кускам, не вернется на этот свет, отправится черт знает куда - души-то, наверное, в нем настоящей нет тоже, рая он ничем не заслужил, Господь помогать не станет…

      И кто знает, что случается в конце всех концов с такими чертовыми неудачниками, как он? Почему об этом никто не пишет ни в Библиях, ни в человеческих глазах? Почему все продолжают делать вид, будто он – единственный в своем роде, а, значит, на его вопросы и его взгляды отвечать вовсе не обязательно: выигрывает ведь неизменное большинство?

      Возвращаясь обратно в свою клетку, капая проклятой проливающейся кровью, мешающей нормально передвигаться, отвязавшись от всех желающих его проводить и помочь, едва переставляя ноги и таща в руках отрывающиеся то и дело непригодные конечности, Юу все думал, думал, думал...