А когда добрался, когда зыркнул исподлобья, когда захохлился мутной челкой и осатанелыми глазами с отпечатками надломленного непонимания, то, размахнувшись, просто зашвырнул этим проклятым унижающим кувшином в старческую башку, на ходу рыча:
- На вот, подавись, тупая ты скотина!
Кувшин, стесненный ударившей под дых доминантой-гравитацией, тщательно хранил воду в охраняющих стенках, на смазанном донышке, не спеша ее разбрызгивать до тех самых пор, пока не поравнялся с вытаращившим глаза идиотом, пока чужое дурное лицо не вытянулось, пока посудина, шмякнувшись пластмассой, не столкнулась c вовремя перехватившими ее быстрыми руками, но прозрачная розоватая волна все равно поднялась, все равно разлилась да потекла к промокающим тут же ногам.
Уолкер отшатнулся, в изумленном непонимании уставился на недоделанный чайник, сохранивший четверть проклятого питья, и Юу, недовольный подобным оборотом по самые зубы, обиженный и оскорбленный еще больше, продолжая запал, зашвырнулся в ненавистного пригревшегося кретина последним снарядом, что еще оставался ему подвластен - своей же чертовой правой рукой, так удобно отломившейся в локте еще во время последней синхронизации: ее опять пытались присобачить, а у Юу не было времени. Сказал, что сперва от них уйдет, а потом сам спокойно в одиночестве посидит. Подождет, когда прирастет. Он же не дурак, чтобы разгуливать без руки, когда это, вдобавок, не просто неудобно, но еще и адски больно.
Правда, отвязавшись, ничего, конечно же, ждать не стал - ринулся со всех ног с безопасного места, нашел, разозлился, запульнул и теперь смотрел, как конечность, обильно выплескиваясь кровью, долетает до распахнувшего глаза побелевшего нутром Уолкера, как втемяшивается тому в грудь, заставляет выпустить из рук сраный чайник, бьет багряным ошметком по туловищу да холеной форме.
Было, дьявол, одурманивающее больно, и разбрасываться своими руками Юу не собирался - новые-то взамен не вырастут, наверное, но скотина седая, едва не бросившая его, заслужила; скотина оседала на пол, безвольно шевелила ртом и все таращилась этой своей прокаженной серостью, кажется, напрочь прекратив понимать, что тут у них такое веселое происходит.
На долю минуты Юу даже сделалось по-своему совестно - слишком уж перепуганным этот Уолкер выглядел: сколько мальчишка себя помнил, он никогда не встречал, чтобы хоть кто-нибудь столь неоднозначно на его отваливающиеся конечности додумался среагировать. На другую долю стало любопытно, что же поганый заслуживший поделом идиот сделает теперь. На третью – неприязненно-муторно-странно, потому что Аллен не орал на него привычными общими воплями, вроде бы даже не брезговал, не проявлял никакого недовольства; собравшись с самим собой, только вот опустил лицо, коснулся трясущимися пальцами оставшейся валяться рядом руки, с непонятной Юу осторожностью ту поднял. Со сквозящей печалью окутал туманностью креозотового взгляда, объял обеими ладонями, прошелся по распутанным влажным бинтам, по мясистым струпьям, по вытаращенной наружу белеющей кости, жилам, проводкам, внедренным кем-то и когда-то регуляторам: ну а чего ты хотел, сраный Аллен Уолкер? Я ведь машина, я - Второй, не по мне затрубят твои семеро белокрылых, не по мне. Бог для меня извечно со знаком минус, пилюли глотаются за бессмертие, жизнь моя - унылое дерьмо.
- Юу... Юу, что... это...?
Все как-то слишком затянулось, почему-то обернулось вовсе не таким злорадным и спектабельным, как мальчишка представлял, пока бросался куском проклятого отодранного мяса: смотреть на Уолкера с собственной рукой на его коленях было до духоты мерзко, тоскливо. Глаза от этого непроизвольно темнели, Юу знал - темнела следом и картинка и без того не самого светлого мира. Хотелось отвернуться, немедленно убраться отсюда куда-нибудь подальше, хорошенько притопить себя за то, что додумался такую вот потешную ерунду затеять; взгляд скользнул по разлитому содержимому павшего кувшина, по вездесущим снарядам из крови, по угрюмому сырцу размягченной плоти, которая один хер начнет гнить – он проверял, проходил, знает, - если в ближайшем будущем не присобачить ее обратно.
- Ну чего тебе нужно, а? - вяло, нехотя, с новой колючей обидой, с какой-то совершенно идиотской тоской пробормотал он, тщетно стискивая в кулаке пальцы, чтобы только не потянуться и не потребовать срывающимся на дрожь голосом: верни, сука, мне мою руку, хоть ты ее как будто бы и не отбирал. - Чего ты на меня вылупился? Будешь так пялиться - голова отвалится. Идиотина. Или даже этого не знаешь?