Taedium phaenomeni (СИ)

      Правда, радоваться было пагубно рано и теперь; четыре кувырка в разные не принимающие стороны, отчаявшийся вопль долой с разодранных вельветовых губ, не заботясь уже, что кто-то другой может очутиться поблизости и все на свете услышать. Канда бился, как дикий хомячок из лабораторной банки, набрасывался когтистыми лапками на голые скользкие стены, скребся по льдистому кислороду, оголял проводки режущих зубов, матерясь направо и налево так, как Аллен ни разу ни от него, ни от кого бы то ни было еще не слышал. Пытался повернуться лицом к ублюдочному похищающему ублюдку, но не мог сделать даже этого: седой монах быстро поворачивался за его корпусом, продолжал сжимать в узел когти, оставаться на расстоянии вытянутой руки, терпеливо дожидаясь, когда топливо детского гнева перегорит, силы покинут тщедушное тельце и на смену аффекту придет хоть малейшая выпитая адекватность, и при всем при том...

      При всем при том тупой правильный Уолкер, не заметив, перестарался тоже.

      Когти его были остры, когти резали даже камень, что уж говорить о жалком куске худой тряпки грубого каторжного пошива? Тряпка, вопреки попыткам держаться за нее осторожно, порвалась быстро - порвалась в тот же момент, если точнее, когда недоумок с пробоиной в башке, стремясь завершить раздражающий его драматический памфлет, попытался брыкучего легковесного мальчишку приподнять, лишить ногами опоры, усмирить буйствующий цветущий пыл испробованным уже способом...

      Вот где-то там воротник, разумеется, разорвался на лоскуты, на ленты, полоски, бахромные выпущенные нитки. Юу, сам того не ожидая, до конца не соображая, как это произошло, но чувствуя, что поводок порвался, а свобода снова вернулась в подставленные ладони, болезненно ушибившись коленками о бетон, поспешно оттолкнулся оставшейся рукой, подскочил, снова едва не провалился в запретный пруд чужеродной колыбели. Скосил невменяемые ошарашенные глазищи в браслетах черных синяков, оскалил в припадке клыки, прохрипел из самого нутра одержимым голосом, но ни приближаться, ни сталкиваться лбом в лоб больше не решался: и похрен на руку, и пришьют, быть может, новую, и вообще их проблемы, сами виноваты, что не уследили, впустили внутрь какого-то психбольного, распускающего лапы да орущего про свои чертовы похищения!

      Сами вы все виноваты, придурки, поняли?!

      Запинаясь о собственные проволочные ноги, только чудом да поддерживающей невидимой ладонью не залетая в дожидающиеся его проруби, мальчишка, сглатывая набегающую в рот слюнявую соль, ринулся к чертовой заднице прочь.

      Не оборачиваясь назад, не слушая надорванного дозывающегося голоса, стараясь не шугаться от подозрительного топота и звона, он, насколько только мог сейчас ориентироваться, утопая в забивающемся в глотку машинном тумане, миновал с десяток ячеек, перескочил на иной конец пробивающего до мурашек атриума. Пожелал чертовому тупице провалиться еще разок, мельком скользнул взглядом по черной маленькой лестничке, ведущей наверх, на запретные для него этажи - потому что выше, потому что туда нельзя, потому что в единственный раз, когда он туда сунулся, его наказали и ниспослали на плечи чертового рухнувшего Уолкера, и больше Юу табу нарушать не собирался, уверившись, что работает оно, к сожалению, исправнее исправного, а по заслугам воздают силы уже куда более непостижимые, чем простой лабораторный человек.

      Вместо этого, передернувшись от гнета клюнувших в спину воспоминаний, он свернул, обогнул ступени, ломанулся обходным путем, что при доле желания и сноровки мог вывести к экспериментальной - если не боишься перепрыгнуть через две-три ямы обрушившегося железного моста и перелезть по сетчатой стене на ту сторону, конечно. Спотыкаясь, задыхаясь спертым ничейным воздухом, ничего уже вокруг себя не видя, Второй ринулся в дупло повстречавшего немотным безразличием коридора, страдающего проблемами пробитой долговременной памяти - тупая трубчатая железяка раз за разом не узнавала его, плескалась в морду приглушенным светом, пережеванными ажурными лампочками, вонью хуже, чем от обгаженной пеленки, в то время как других жаловала куда как охотнее, привечала мирным потренькиванием накаленных перебивающихся цоколей. Проделал с полтора десятка длинных летучих шагов, громыхая слетающими с ног туфлями по проложенной вместо пола никелевой решетке, и уже почти поверил, что выбрался, что сейчас доберется до кого-нибудь из местных ублюдков да выдаст тем этого сраного Уолкера, когда вдруг...

      Когда вдруг, ожидая этой встречи меньше всего в целом проклятом мире, увидел впереди ее.

      Проклятая баба, доставшая до сдобренной ядом печени, окутанная эфирами поднявшегося из ниоткуда шелестящего тумана, выплыла прямо из стены, рухнула с потолка, поднялась сквозь пол из недр зарытого под ядром ада - не важно, плевать, какая, к черту, разница?!