Taedium phaenomeni (СИ)

      Он шептал, как последний идиот, он прижимался губами к его голове, зарывался жаром под волосы, ломал руками кости, отрывал от пола, влеплял, несопротивляющегося, в себя. Обнимал, сминал, ваял под собственные руки, обдавая глиняную кожу жаром сердечной пролитой крови, а Юу, заплутавший и в песках Аладдина, и в сетях континентов, открытых морской говорливой треской да тупоносым речным дельфином, уже не мог ни воспротивиться, ни сказать хоть слова против: куда ему, когда каждому, наверное, и впрямь свое, а его чокнутый серебряный принц, который сам себе и конь, и король, и шут, вонзив в глотку чудовища железный когтистый скипетр, взял, порвал книжные страницы да, вырвавшись в мир серых ветвистых реалий, все равно пришел за ним.

      Поэтому куда…

      Ну куда ему теперь?

Примечание к части Сказка, рассказанная Алленом, взята из оригинального сборника и ни разу не моя - Автор вообще относится к ней не слишком положительно, но Аллену неожиданно нравится, так что...

Глава 7. Радий всего святого

      - Четыреста семьдесят восемь. Четыреста семьдесят девять. Четыреста восемьдесят.

      - Славный...

      Трубы, извивающиеся откормившимися гусеничными пиявками с отвратного вида черными дырами разверзшихся пастей, закончились, быть может, скоро, а, быть может, и до тошноты нескоро; в любом из случаев, Аллен больше в упор не понимал, с какой скоростью двигалось время, двигалось ли оно вообще и что делали они с Юу сами: шли, сидели или и вовсе спали с открытыми глазами, наяву рассматривая окутывающие ликерным туманом трансгенные сны.

      У Аллена разрывалась ноющей дятловой болью голова, половинчатая недостаточность кислорода давила на вжавшиеся внутрь виски, в глазах с усердием плыло. Руки и ноги слушались плохо, крови не хватало пузырьков оживляющего ее газа, и шаг получался пьяный, будто у лунатика на променаде, железо под ногами успело сложиться в забитый полыми перилами мост, и где-то там, далеко-далеко внизу, зубрилась черными гвоздичными провалами яма без возврата, в которую если упадешь - уже никогда не выберешься, сколько ставок на красное ни делай.

      Если, конечно, ты самый обычный человек, а не такой вот маленький Юу, который, кажется, то ли не чувствовал сокрушающей тело усталости, то ли попросту не привык ее проявлять или даже узнавать в явившееся полиэтиленовое в белизне лицо.

      В то время как Аллен едва переставлял ноги по проклятым мосткам, не понимая, в какой части ада они очутились на этот раз, откуда здесь взялись поднимающиеся к мрачному небу облака смрадного пара, почему стены кажутся рыжими, кирпичными, когда на ощупь - обычное железо, пока он думал, что все-таки пробродил здесь по меньшей мере около пятнадцати часов со времен последней остановки, пока мучился жаждой и накатывающей прибоем депривационной сонливостью, Юу начинал с параллельной частотой вести себя все более и более странно.

      Причем, странно даже для самого Юу, потому что прежде Уолкер, пусть, быть может, и не так уж хорошо с удивительным созданием знакомый, за ним подобных проявлений не замечал.

      Мальчишка, отмеряя пространство методичными одинаковыми шажками, больше не сопротивлялся, не пытался удрать или даже огрызнуться на любое оброненное невпопад слово. Вместо этого он упрямо шел, брел, топал за Алленом следом в след, послушно сворачивая там, где седоголовый считал нужным свернуть. Немножко пошатывался, немножко покачивался, все больше и больше тускнел глазными фонариками, серел лицом, и сколько бы Уолкер ни пытался его дозываться, сколько бы ни тормошил за плечо и ни называл обращенное посвистом имя, не смея поднять голоса до крика - мальчишка внимания на него не обращал, мальчишка, черти, считал.

      Что и о чем он там считал, Уолкер не знал тоже, пусть и узнать, конечно, старался, да только спрашивал – тут же натыкался на новые цифры, на новую игнорирующую пустоту, на застывшее на лице черемушное безразличие, замешанное в одной ступке с липовой пыльцой повального неузнавания. Сзади, воткнутая между голой спиной и ремнем форменных штанов, болталась прихваченная Уолкером книга про приключения Аладдина, во рту щипалось прокушенным мешающим языком, глаза жглись зевотными слезами, мозг и сердце тревожно гудели, а мальчишка Юу, сколько его ни зови, отвечал трехсложными цифрами, всегда-то досчитывая ровно до пятиста одиннадцати, ненадолго замолкая и снова начиная нарастающий отсчет с круглой штампованной сотни.

      - Четыреста девяносто девять. Пятьсот. Пятьсот один. Пятьсот два...

      - Эй, славный.

      - Пятьсот семь. Пятьсот восемь. Пятьсот девять.

      - Да славный, черт... Юу!

      - Пятьсот десять. Пятьсот одиннадцать.