Taedium phaenomeni (СИ)

      - Нахрена тогда вообще было начинать ее читать? - обиженно брякнул он, стискивая в кулаки нетерпеливые пальцы. - Поиздеваться или что? Как будто не соображаешь, что без тебя мне ее хрен кто прочитает дальше...

      Осознание незавершенности впервые рассказанной истории его, не верящего в совместный счастливый исход, болезненно расстраивало, проснувшееся само по себе заскребшееся любопытство бесило, и мальчишка, сам не понимая, что попался на ловко заброшенный шутовской крючок, с головой проглотив предложенную наживку, все думал и думал об этом чертовом Аладдине, его виноградниках, внешности которых не представлял, подбитых воронах, карканья которых никогда не слышал, и дорогих одеждах, красоты которых увидеть, сидя в своей клетке, не мог. Думал, что тоже, наверное, хотел бы стать обладателем такого вот сверзнувшегося с небес заботливого дядюшки-спасителя, а потом, ошарашенно смаргивая, понимал, что дядюшка этот уже и так пришел, и так протянул ему руку, пусть и без перстней, зато с полным карманом непредставляемых прежде чудес: вон, сидит волшебный седой дядюшка, пророчит все на свете подарки, лукаво щурится, лапает его за плечи да макушку, будто сквозь череп да кровь слышит, о чем неудавшийся бескрылый апостол размышляет.

      - Я с удовольствием прочту тебе ее до конца, хороший мой, - опустив ему ладонь на затылок, пообещал вдруг серебряный дядюшка, нахально перебирая кончиками пальцев мягкие нежные волоски, послушно льнущие в дарующую тепло лодочку. - Если ты отправишься со мной дальше и больше не будешь думать о том, чтобы бросить меня и сбежать обратно, я прочту ее тебе, как только мы отыщем для нас свободу. В первый же день, в первую же ночь: перед тем, как ты устроишься спать, я буду бесконечно долго читать тебе под светом звезд или свечных огней. Ее и тысячи других историй: об ангелах в белом и нимфах моря, о крылатых львах и женогрудых сфинксах - я расскажу тебе о них обо всех. Столько, сколько тебе захочется слышать. И, возможно, даже когда-нибудь сумею показать, если ты согласишься отправиться со мной в новое, сотканное только для тебя и меня, путешествие...

      Юу, отчаянно теперь желающий поверить, но все еще до конца не могущий этого сделать, закусил от досады нарциссовы губы. Покосился на Уолкера, на призывающую книгу на его коленях, на разбросанные по полу книги иные, серые простыни, струящиеся пылью и пустотой трубы, уводящие обратно на те этажи, где вечные шприцы, кровь, разодранная кожа, сломанная кость, остановившееся предсмертным течением сердце...

      - О чем... черт... ты только болтаешь...? Какая тебе свобода? Какие путешествия, если ты... ты сам говорил, что ты паршивый солдат, а у солдата нет права выбирать, что он станет делать и как жить, и... И...

      Он замолк, запнулся, в непонимании округлил глаза, чувствуя, как сильная ладонь, опустившись на спину, давит, заставляет пролететь навстречу, с глухим стоном вжаться в крепкое дрогнувшее тело, тут же, секундой спустя, оплетшее его обеими руками, не оставляющими для возможности высвободиться ни единой пресловутой лазейки.

      Сумасшедший Уолкер снова наклонился ниже допустимого, вдохнул поглубже истекающего по секундам воздуха. Мазнул по его макушке губами, а после, вконец спятив, тихо-тихо, но так твердо, что поломались бы даже камни, умей они слышать, прошептал:

      - Но если солдат быть солдатом прекратит, мой Юу, то тогда он может обрести былую свободу и делать все, что ему вздумается. Если ты останешься со мной - я уйду оттуда, где меня все равно больше ничего не держит. Я не откажусь от своего призвания и от того, кто я есть: я все равно хочу помогать людям, защищать их от Акум и отпускать страдающие души чудовищ обратно к Господу, но отныне я хочу делать это вместе с тобой, не заменяя чужой жизнью жизнь собственную. Чтобы ты постоянно был со мной рядом. Чтобы мы путешествовали по миру вместе, заглядывали, куда нам вздумается, защищали бы тех, кто нуждается в нашей защите, и брели бы дальше, дальше, до самого окончания мира, прочь из полушария орла, где птичьи сны имеют дурную явь полушария древесного решки. Прочь от летающих в облаках галдящих бомбардировщиков, парящих неведомо что бомбить. Прочь от всего, что мешает нам с тобой дышать, слышишь, славный...? Прочь от них от всех, прочь. Поэтому, прошу тебя, пойдем со мной. Пойдем со мной, чтобы ни ты, ни я больше никогда не были одиноки и одни, хороший мой мальчишка...