Taedium phaenomeni (СИ)

      - Что значит ты «не хотел»?! - взрычав, разгневанно выплюнул он. Проклиная все на этом свете, отлепился от удобного местечка, худо-бедно повернулся обратно к своему несчастному шуту, переполз к нему поближе, чтобы хотя бы увидеть накрытое волосами лицо. - Ты все-таки хотел нас угробить, да?! В отместку или на благо своим больным пристрастиям?! Ты, тупой кре... - и вдруг как-то сам собой заткнулся, болезненно прикусив язык да столкнувшись глаза в глаза с выседенным вымученным лицом такой бледности, такой тонкости, что казалось, будто обычно веселые, обычно живые и на все-все-все способные глаза вот-вот перельются через нарисованные для них черточки, губы перестанут дрожать, перекрашиваясь в опасный синий цвет, и вот эта вот дорожка из крови, ползущая по подбородку, станет отныне извечным заменителем кожи, разорвавшейся хирургическими швами под поступью бродящей вокруг них двоих выпивающей страшной усталости. - Эй... Уолкер, Аллен, эй... - тихо-тихо подползая к нему, осторожно касаясь непривычной ладонью ладони другой, Юу забывал и все то, что успел сказать, и все то, о чем успевал попеременно думать, впервые в жизни чувствуя, как в сердце колышется настоящий, липкий и такой, наверное, человеческий... страх. - Эй... придурок... только не вздумай откидываться и не вздумай здесь сейчас засыпать... Слышишь меня...? Очнись, чертов идиот! Очнись же ты, понял?! Ты же... ты обещал меня... ты же...

      Слова застряли на половине пути - чужие руки, оборвав их все до единого одним умелым прикосновением, притиснули Второго к себе до конца, прижали, нырнули пальцами за мягкие теплые уши, принявшись медленно и ласково те сминать, будто находя в таких вот бессмысленных пустых движениях возвращающее жизнь успокоение. Напившись детского трепета, переместились, очертили наивное волчье лицо, волосы, шею, застывшие в нерешительности приоткрытые губы, не знающие боле, позвать странного чокнутого шута или не позвать, позволяя тому вытворять все, что вытворять ему хотелось...

      А после, просто оплетясь вокруг, просто прижав теплый сверток к сердцу и позволив голове опуститься, чтобы уткнуться губами в подрагивающую пушистую макушку, оставили подчинившегося им мальчишку в колыбели дремы - не дремы, но мерного, возвращающегося с поблескивающих рябой чешуей черепиц да дранок-крыш, успокоения для обезвоженного, голодного, бессонного, перевозбужденного тела, едва ли находящего силы для того, чтобы просто передвигать ноги, а не парить под потолками на выбеленных клоунских качелях всех лунных цирков и астричных шапито.

      - Обещал, конечно... Обещаю. Все еще обещаю, славный, это даже не обсуждается. Я вовсе не собираюсь здесь выключаться или засыпать, малыш. Я вовсе не собираюсь… Просто побудь так со мной немножко, хорошо? Просто побудь, и я как-нибудь приду обратно в себя. Просто - слышишь? – совсем немножко побудь...

***

      - Ну, что ты так смотришь на меня, славный? Со мной что-нибудь не так? Тебя что-то смущает?

      По мнению Юу, не так уж многое о внешнем мире знающем, ответ был нагляден и до неприличия очевиден, а потому, начиная все отчетливей путаться в украдчивой поступи подвоха - ну не мог же он допустить мысли, будто пришедший извне Уолкер, должный во всем в разы лучше его разбираться, на самом деле представлял из себя поразительного завидного балбеса, - только неопределенно повел плечом, с еще большим сомнением вперившись чумазым злобным взглядом в неподдающуюся отгадке тварь, бултыхающуюся в мелкой сточной лужице.

      - Юу? Ну же, хороший, славный мой! Скажи уже что-нибудь, ладно? Я ведь просил не отмалчиваться, когда я к тебе обращаюсь.

      Юу, ничего иного не придумав, сказал бы, к примеру, что его до чертиков достало постоянно разваливаться, но загвоздка случилась и здесь: один только Бог знает, как уцелев, он теперь старательно предпочитал не вспоминать о недавних посиделках на чертовой покачивающейся трубе, когда вокруг и внизу не осталось ни единого клочка безопасной суши, а гребаный Уолкер, оказавшийся как будто бы надежным, но отключающимся из момента в момент со страшной периодичностью, никак не мог насобирать достаточно сил, чтобы перенести их куда-нибудь еще, пока последняя жестяная трубка, тоже замечтавшая ринуться следом в стихию массового суицида, повизгивала все еще удерживающими ее, но медленно откручивающимися образцовыми бляшками-винтиками.

      Точно неупокоенный дух всея мостов да котельных витал в том месте - Юу понятия не имел, как винты да шпаклевки могли отвинчиваться сами, ведомые одним только желанием, однако же они это с завидной регулярностью делали, делали прямо на глазах, и труба ревела, гудела, громыхала полым нутром, истово рвалась в низину, а он все пытался растолкать седого дремлющего дурака, крича, что если ему так нужно поспать - то пусть он спит хоть целые гребаные сутки, хоть двое, хоть трое, как только они слезут отсюда, а если ему до смерти нужно есть - то он отдаст ему свою порцию таблеток в следующий же раз, как только где-нибудь их найдет.