Таежный моряк. Двенадцатая буровая

Последними на вахту прибрели дизелист Косых и Сазаков, мастер. Подминая ступени, Сазаков поднялся на мостки. Он был малоразговорчивым, грузным силачом с крохотными, но очень живыми глазками, странно выглядевшими на огромном загорелом лице. Всего месяц назад он был переведен в бурмастера из НГДУ — нефтегазодобывающего управления, где жизнь для него была вольготнее и даже денежнее, чем у геологов-буровиков, которые забирались в тайгу на неделю, на две и на три и сидели безвылазно у черта на куличках — ни тебе кино, ни кафе-ресторана, ни городского тротуара… Сазаков молча поднял засаленный ватный полог, прошел в дизельную, прислушался к мощному реву работающих дизелей, постоял с минуту у верстака, где Косых уже обрабатывал рашпилем какую-то мудреную деталь, — Сазаков определил: эбонитовую ручку для ножа, но не сказал ничего, прошел к яме с глиняным раствором. Раствор был еще теплым и курился паром — вертолет привез на буровую не только вахту, но и полторы тонны бентонитовой глины — разорванные бумажные мешки грудой были сложены здесь же, на краю ямы. Сазаков, нагнувшись, поболтал пальцем в растворе, растер его на ладони.

При бурении скважин глиняный раствор играет едва ли не главную роль: глиной промывается долото, глиной укрепляются стенки скважины, которые могут обвалиться и намертво схватить километр труб, глина приводит в движение турбину, выносит разбуренную породу на поверхность, создает противодавление на нефтяной пласт, и, если нефть прорвется наружу, ее загоняют назад опять-таки глиной, глиной затыкают и скважину… Буровики даже считают, что хорошая глина — это те же премиальные.

— Давно свежий раствор начали закачивать? — спросил Сазаков, вернувшись на мостки.

— Минут пятнадцать, как начали.

— Плотность какая?

— Одна и две десятых!..

— Одну десятую сбросим.

— А если нефть? — неожиданно спросил Жименко. — Если нефть попрет?

— Откуда? Всем известно, что нефтью здесь и не пахнет. Геологи не дураки, все облазили.

— Все равно облегченным раствором не положено бурить.

— Напрасно, — спокойно проговорил Сазаков, — чем жиже раствор, тем выше скорость бурения.

— Все равно, — бросил Жименко.

— И тем не менее попробуем. Я займу ваше место, а вы у меня пока постоите помбуром. Лады? — Сазаков спустился с мостков и пошел вдоль зарослей кедрача к мокро темнеющим невдалеке домикам — переодеваться. Жименко проследил за ним взглядом, на лице — уже знакомое кислое выражение. Предложение Сазакова он принял без восторга.

— Все мы чемпионы…

— А ты не стрекочи, побереги нервы, — посоветовал Кеда. — Смену и помбуром отстоишь. А нервы, пишут, новые не вырастают.

— Из меня чемпион все равно, что из мастера — Джина Лоллобриджида.

— А что? Накрасить губки, навести реснички…

Жименко подошел к перильцам мостков, посмотрел в сторону изб — все избы стояли на своих местах, в нескольких горел свет, на единственной улочке было пусто. Со стороны густо поднявшейся за «песком» тайги наползало несколько фиолетовых, с ровно обрезанными краями туч, уже накрывавших землю ночной темнотой.

Жименко подумал, что минут через двадцать эти бомбардировщики начнут разгружаться над их головами, залепят снегом. Из-за домов показалась человеческая фигура, направляющаяся к буровой. «Быстро обернулся», — мелькнуло в голове. Сазаков широко вышагивал по тропе, постукивая веткой по голенищу кирзового сапога. Когда-то, до техникума, он работал помощником бурильщика в Башкирии, но прошло вон сколько времени… Верно, уже успел растерять навыки…

Поднявшись на мостки, он приказал закачивать в скважину раствор плотностью один и один.

Из-под полога выбрался Косых, стукнул себя кулаком в грудь.

— Воздух-от, а? Режь ножом и на хлеб намазывай. Мастер, рукавицы нужны! — потребовал он.

— Не дам, — спокойно ответил Сазаков и пожевал губами.

Раз жует — значит, недовольный.

— Не жмись. Не из своего же кармана.

— Чего жаться? Госимущество. За него я собственным котелком отвечаю. Не ты, а я… Пара рукавиц — рупь двадцать! Во! Свои-то рукавицы чего? Проворонил?

Косых, не отвечая, махнул рукой, бесполезно просить.

— Рупь двадцать козе под репку? — Сазаков еще раз беззвучно пожевал.

— Посеял, — нехотя обронил Косых. — На охоте…

— Потому и не дам тебе новых рукавиц.

Вскоре на тайгу обрушился снежный шквал — крупные сырые хлопья лезли за шиворот и неприятно обжигали тело, забивались в уши, в карманы, в рукавицы… Спас компрессор — когда включили, теплый воздух понемногу отогнал снежные хороводы от площадки, очистил от наледи. Но только внизу — на вышке же, где сидел верховой Витька Юрьев, все равно творилось невообразимое, слабо освещенная электричеством фигура беспомощно металась среди огромных хлопьев снега.

Кеда приложил руки ко рту и позвал Витьку, но из-за грохота дизелей Юрьев не услышал. Тогда Кеда спросил у Сазакова, указывая на Витькину фигурку:

— Может, заменить?

— Не знаю, — качнул головой Сазаков. — Я б, например, послал бы к черту, если мне кто из жалости вызвался помочь. В ясную погоду — пожалуйста, а когда трудно — будьте любезны, не надо!

— Что он, будущий полярник, чтоб закаляться?