Таежный моряк. Двенадцатая буровая

А Жименко вспомнил, как он видел в пору своей юности одну допотопную скважину, где землю бурили не долотом, а… дробью. Через трубу в забой засыпали дробь, потом били по ней специальной фрезой. Били и одновременно вращали фрезу — словом, в пору жименковской молодости было ударное бурение. Потом изобрели ЭРХА — долото, похожее на рыбий хвост, оно, кстати, в документах так и называлось «рыбьим хвостом», РХ сокращенно — одна половина хвостового плавника была загнута в одну сторону, вторая — в другую. Были еще пикообразные и коронковые долота… Но все это уже история и, наверное, ничто в сравнении с тем же трехшарошечным долотом.

Снег стал идти реже, и ветер, кажется, ослаб. Жименко поднял голову. Как там, на верхотуре, чувствует себя Кеда?

— Не заглядывайся! За ключом смотри! — Это Сазаков.

Ключ вывернул свечу из паза и теперь шел вверх. Труба, задевая боками устье скважины, длинной макарониной выползала из земли, напряженно звеня металлом, а на площадке, вытянув руки, ее уже ожидал Кеда. Вот труба выбралась из скважины и, пройдя мостки, стукнулась нижней частью об тесины пола. Кеда совершил короткий, но резкий бросок и, обняв свечу, словно младенца, бережно и мягко подтянул к себе — две секунды, и он уже накидывал на верхний ее конец трос…

Жименко, приглядевшись к очередной свече, приметил, что по ней стекает густой голубоватый ручеек, а на месте стыка труб, на зазорах муфты застряло несколько комочков рыхловатой отработанной глины. Он подошел к Сазакову:

— Надо взглянуть на скважину. Что-то глины много назад выходит.

Сазаков зашевелил, зачмокал губами.

— Раствор облегченный, вот глина и пошла наверх. Обойдется…

— А вдруг нефть? Скважина переливать начнет. Колышев, дай спички!

— Проверь, — Сазаков взмахнул рукой и улыбнулся. — Проверь, вдруг в скважине «Советское шампанское»… И бокалы стоят наготове и закусь на салфетке.

Он насмешливо заморгал своими глазами-бусинами. Жименко, повернувшись к нему спиной, стал спускаться с мостков, осторожно пересчитывая ногами обледенелые ступеньки.

— И проверю, — пробормотал он.

Согнувшись, подлез под мостки, стукнувшись макушкой о бревно перекрытия, пробормотал бранное слово. В темноте с грохотом промчалась свеча, чуть не задев его, — прошла так близко, что бурильщик даже ощутил запах сырого железа, запах самой земли. Он запоздало отшатнулся, увидел, как в светлом пятне проема мелькнула черная макаронина и ушла вверх, на глазах уменьшаясь в размерах. Подобравшись к устью, он увяз сапогами в чем-то густом, клейком.

Потом чиркнул спичкой, но едва успевший вспыхнуть огонек погас в порыве ветра, тогда Жименко нашарил щепотью несколько спичек, сложил вместе. Зажег, загодя зажимая огонь ладонями наподобие ковша. Осветил и вздрогнул — из скважины, как паста из тюбика, выпирала глина. Похожая на перебродившее тесто, она бугрилась, растекалась в стороны, в ней с глухим хлопаньем взрывались пузыри, обрызгивая настил крупными каплями. Скрытая ожесточившаяся сила толкала вверх огромный глиняный столб. До сих пор ему не приходилось сталкиваться с подобными явлениями — Жименко, хоть и имел солидный стаж работы с нефтью, никогда еще не видел, как рождаются нефтяные фонтаны… Но как бы там ни было, пузырящаяся глина — явление ненормальное, поэтому он, осветив еще раз все увеличивающуюся лужу спичками, стал выбираться из-под мостков — надо было предупредить Сазакова и перекрыть скважину превентором — специальным устройством, которое, как пробкой, может заткнуть любую дыру в теле земли… А завтра утром, когда рассветет, они разберутся, в чем дело.

— Раствор прет, будто снизу его кто толкает, — сообщил он Сазакову. — Может, надвинем превентор? От греха подальше?

— Сильно прет глина?

Жименко вспомнил слова про шампанское, про бокалы и закусь на салфетке.

— Посильней… твоей шипучки.

— Так сказать, издержки слишком бурной деятельности?

Колышев, слышавший разговор со стороны, придвинулся ближе.

— Что такое стряслось?

— Кажется, скважину переливает… Но с чего бы переливать? Ведь здесь же нет нефти?

— Пойду погляжу, — сказал Колышев.

Жименко посмотрел вслед, подумал, что, не дай бог, суета, поднятая им, окажется напрасной, завтра бригада засмеет, глухари в тайге будут показывать на него лапой…

Колышев прокричал снизу:

— Посветите фонарем!

Жименко снял с крюка переносную электрическую лампу и, потянув за собой кольца загнанного в резиновую трубку провода, осветил Колышева. Тот щурился, заглядывая под мостки. Но под ними все равно ничего не было видно, он снял рукавицу и попросил дать ему переноску. Жименко спустил ее на проводе. Колышев неуклюже подхватил и, слепо зажав отражатель рукавицами, полез под мостки. Сквозь щели пробились наверх полоски света. Фигура Колышева вначале медленно двигалась в глубине, пересекая светящиеся полоски, потом вдруг стремительно метнулась в сторону, и в ту же секунду до Жименко донесся крик. Жименко не разобрал, что крикнул Колышев, и бормотнул машинально, переспрашивая:

— Что?

Но так слабо прозвучал его голос, что даже он сам не услышал его.