«В восемь часов сорок минут на буровой номер двенадцать неожиданно обнаружена нефть. Ударил фонтан. Через несколько секунд после появления газа и нефти вспыхнул огонь. Оборудование буровой сгорело. Все люди целы, живы и здоровы. Раненых и обгоревших нет. Срочно прошу помощи. Мастер бригады номер двенадцать Сазаков. ЕРС — ноль-два, я ЕРС-двенадцать… Как поняли меня? Прием!»
В ответ послышался хрипловатый, сдобренный басовитым потрескиванием голос дежурного радиста, подтверждающий, что он принял сообщение. Мастер пробежал глазами по строчкам, сотканным из аккуратных маленьких буковок, потом, отставив листок от себя на вытянутую руку, перечитал текст. Вдруг у него кольнуло сердце, на лицо надвинулась тень. Господи, ведь на двенадцатой работает верховым его внук Витька Юрьев. Как он там? Но ведь раненых-то нет… Мастер растерянно огляделся.
— Надо начальство поднимать…
Нагнулся, подтянул сползающие книзу голенища старых сапог и двинулся к двери, чувствуя, как спину под лопатками начинает прожигать противный холодок. Он протопал по тротуарчику к балку Чертюка, прислушиваясь к грохоту собственных сапог и одновременно к звону звезд, уже проступивших в расчищенном к ночи небе, подумал, что почему-то раньше никогда не слышал звона звезд… Приблизившись к балку, стукнул костяшками пальцев по двери и, скорее угадав, чем услышав, негромкое «войдите», толкнул дверь. В балке было словно в Африке — такая стояла жара. Чертюк полулежал на кровати и, расстегнув рубашку, растирал плечо; сквозь пальцы виднелся бугристый, грубым жгутом сросшийся шрам. «Рана-то с Отечественной, должно быть», — зачем-то подумал мастер, а Чертюк, словно бы устыдившись своего шрама и расстегнутой голой груди, виновато улыбнулся и скованным голосом пригласил мастера сесть.
Но тот не сел, а, разгладив в ладонях листок с сообщением, протянул его Чертюку.
— Вот, Федор Федорович, вышел в десять в аварийный эфир, — сказал он дрожащим голосом, — и запеленговал, так сказать. Двенадцатая буровая передала в экспедицию…
Чертюк, с лица которого еще не сошла виноватая улыбка, расправил листок и словно споткнулся глазами о ровные ступеньки строчек. Откинув бумажку на стол, стал болезненно бледнеть скулами.
— Где пилотов расквартировали? — спросил он, будто вспомнив, что при нем есть вертолет.
— Недалеко, второй балок с краю отвели. Что? Нужны?
— Командир экипажа — да, остальные — нет, не нужны.
— Сейчас пошлю, кликнут, — заторопился мастер.
— Пожалуйста, — попросил Чертюк.
Вскоре пришел вертолетчик, огромный человек в куртке с цигейковым воротником и короткими рукавами, из которых по запястье вылезали громадные кулаки, вошел молча и, не говоря ни слова, уселся на табуретку, упершись кулаками в колени.
— Ночью летали когда-нибудь? — спросил Чертюк.
Вертолетчик поднял кулак. Не разжимая пальцев, пригладил волосы.
— Когда в военной авиации служил, летал.
— А сейчас могли бы?
— Мог бы, да не разрешат.
— А если я по рации добьюсь разрешения?
— Бесполезно. Из-за вас же и не разрешат.
— А на свой страх и риск?
Вертолетчик опять пригладил кулаком волосы.
— Не могу. Узнают — спишут. А если спишут…
Он не договорил и так глянул на Чертюка, что стало ясно, чего больше всего боится этот огромный и, наверное, смелый человек. Чертюк подумал: «Если боится, значит, из военной авиации его наверняка списали за какой-нибудь подобный полет. А теперь, один раз обжегшись на молоке, на воду дует».
— Значит, только завтра? — сморщившись, спросил он, сожалея, что не сможет сегодня улететь на пожар, не сможет поддержать людей… Самому Чертюку нефтяные фонтаны были знакомы, более того, в Баку он окончил курсы «для высшего командного состава» как раз по тушению подобных пожаров.
— Далеко лететь? — спросил вертолетчик.
— Километров двести.
— Куда именно?
— На двенадцатую буровую, — сказал стоящий у двери мастер. — На Тром-Аганке это…
Вертолетчик помолчал, что-то высчитывая, потом разлепил припухлые губы.
— Пятьдесят километров прибавьте. Двести пятьдесят будет, — поднялся, сунул руки в карманы куртки. — Случилось что?
— Пожар, — вновь подал голос мастер.
— Та-ак, — протянул вертолетчик, тряхнул головой, и на лице его появилось упрямое, даже чуть обозленное выражение. — И-эх, была не была!
И, не спрашивая согласия Чертюка, который после разговора мог переменить решение — лететь ночью на вертолете, не оборудованном специальными навигационными приборами, — жизни может стоить, — вышел из балка.
Чертюк начал торопливо складывать в портфель дорожные причиндалы — бритву, книги, зеркальце, носовые платки, прочую мелочь, взятую из дома, и одновременно думал о том, что каждое новое месторождение — это обязательно новый пожар. Огонь и нефть всегда сосуществуют рядом.