Читаем Таежный моряк. Двенадцатая буровая полностью

Когда открыли Уренгойское месторождение — около поселка Тарко-Сале на берегу реки Пур-пе, вырвался из-под земли газ и сразу же вспыхнул… На месте буровой образовался кратер, который все расширялся и вскоре соединился с рекой. Вода вошла в кратер, и газ пробивался сквозь речную толщу. Зрелище было пугающим: ненцы, привозившие на упряжках оленину, становились на колени, видя огромный, занимающий полнеба столб пламени, черно-рыжие космы, отлетающие на рябоватую поверхность. Пур-пе. Фонтан задавили лишь спустя полгода после злополучного ночного выброса. Сейчас на его месте — целое озеро, круглое, как монета.

Чертюк торопился, и собственная нервозность, болезненное внутреннее состояние казались ему какими-то жалкими, суетливыми — Чертюк был от природы человеком деликатным и смущающимся, — сейчас его, например, смущало присутствие Васильича, бестолково застывшего у двери, и он не мог отправить его назад — почему-то не хватало пороха. А тут еще платочки, носочки, зеркальце — будто он холеная барышня, не проживет в тайге без надушенной батистовой тряпицы, и Чертюк мысленно поругивал жену… Он попробовал отвлечься, вновь стал думать о пожарах, о людях, работающих на нефти. Да, нефть и огонь всегда сосуществуют рядом — с тех пор, как только человек вонзил в земную толщу буровые долота, чтобы напоить прожорливые двигатели автомашин и тракторов, накормить турбины самолетов и кораблей, добыть сырье для производства духов и тончайших синтетических тканей.

Летопись нефтяных и газовых промыслов — это не только внушительные колонки цифр добытых земных богатств, это еще и трагический перечень огромных и злых пожаров. Один из самых страшных пожаров случился на скважинах в районе Мексиканского залива. Там взбунтовалась одна из скважин компании «Шелл», ударил нефтяной фонтан, который сразу же превратился в факел. Первые вести об этой катастрофе были краткими и горькими: «Четыре человека погибли, тридцать два тяжело ранены…» За первой скважиной запылали соседние, и вскоре огромный участок земли на берегу Мексиканского залива представлял сплошное море огня. Тяжелый маслянистый дым пожара, гонимый ветром, двинулся на Новый Орлеан.

Справиться с огнем удалось очень не скоро, пришлось бурить новую, так называемую наклонную скважину, закачивать в нее бентонитовую глину…

Чертюк вспомнил некоторые детали борьбы с этим пожаром, о которых читал сам, вспомнил, что тушили его шестьсот пятьдесят первоклассных специалистов, появившихся на пожаре спустя несколько часов; вспомнил, что одну скважину удалось накрыть с вертолетов металлической крышкой; что нефть сильно загрязнила море. Судам невозможно было приблизиться к берегу, потому что в огне море кипело, и долго еще не могли определить, из какой скважины нефть стекает в залив — компании «Шелл» пришлось распылить специальный препарат, и два судна буксировали огромный плот, на котором стояли баки, а команда вручную очищала море от густой нефтяной пленки…

По причиненному ущербу этот пожар сравнивают со знаменитым лесным пожаром 1969 года в Мексике. Убытки в долларах обозначены восьмизначным числом…

— Да. Восьмизначным числом, — вслух повторил Чертюк, застегивая замки портфеля…

— Поосторожнее там, — предупредил мастер и вздернул вверх обросший сахарной щетиной подбородок, указывая на чернеющее в окне балка небо. — Пусть повыше вертолет поднимут, чтоб издали пламень увидеть. Огонь, он ночью заметен километров за сто, как пить дать. Не менее. И еще… Федор Федорович, у меня к вам просьба. На двенадцатой буровой внук мой… Витька… Юрьев. Человек он молодой, родительского окорота нет, полезет куда не следует. Присмотрите за ним, а? А то никого с ним рядом.

Чертюку стало теплее от этой дедовской заботы, и недавняя досада исчезла совсем.

— Ладно, — сказал Чертюк. — Обещаю. Присмотрю.

— Тогда ни пуха, — тихо сказал Васильич и первым протянул Чертюку руку, тот подал ему свою, ощутил ладонью твердые, как дерево, мозольные бугры на ладони мастера.

— А вам счастливо оставаться, — сказал он. Потом оглядел балок — не оставил ли чего; подумал с сожалением, что работу свою на этом месторождении не успел закончить и на совещание в главке он выйдет неподготовленным.

На улице Чертюк подивился чистому, густо усеянному звездному небу, и ему припомнился разговор с белесым вертолетчиком — ни он, ни вертолетчик не сказали ни слова о погоде, будто ее не существовало вовсе. Никогда не вспоминаешь о погоде, если она хорошая, и последними словами клянешь, когда она оказывается нелетной, — в таких разах погода всегда на уме.

Ми-4 стоял на ровном, хорошо утоптанном пятачке, расположенном на берегу озерка-старицы, самого вертолета не было видно, но горел заметный издали синий огонек в пилотской да светился фонарь в распахнутой настежь грузовой кабине, похожей на судовой трюм, выхватывая из темноты окрашенную в бойкий канареечный цвет скамейку и облупленный бок огнетушителя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Поэзия / Поэзия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия