Таежный моряк. Двенадцатая буровая

Сазаков, приладив блокнот на колене, поплевал на огрызок, вывел: «До нас здесь целый год сейсмики жили. Они и построили». Потом поскреб пальцем лоб, добавил: «Нам деревня по наследству досталась».

«Богато живете! — написал в ответ Чертюк. — Пойдемте смотреть вертолетную площадку».

Едва миновали дома, как грохот ослаб, перестал забивать уши, хотя, странное дело, в самих домах грохот был едва слышен.

— Тут у нас целый аэродром, — пояснил Сазаков. — Сейчас придем, увидите. Вон, за бугром, поле…

Вдруг Сазаков остановился.

— Фед Федрыч, подождите. Я на всякий случай ружье прихвачу! — прокричал он. — Тайга ведь!.. — И вприпрыжку понесся к своему увенчанному радиоантенной дому. Едва войдя, выскочил, таща на плече хлопающую по заду двустволку и набитый картонными патронами пояс. Шумно пыхтя, догнал Чертюка. — Чем черт не шутит, — он ударил ладонью по прикладу двустволки. — Тайга ведь.

Довольно хорошо укатанная поляна, которую Сазаков назвал аэродромом, устраивала Чертюка — площадка ровная, песок мелкий и твердый, малость прихваченный морозом. Явно здесь раньше было нечто похожее на аэродром — даже кое-где вешки сохранились; надо лишь подрубить несколько новых и поставить их на линии, привязать цветные флажки. Сюда и самолеты и вертолеты сажать можно. Все типы, кроме тяжелого транспортного Ми-6, — а ему доставлять бульдозеры, пожарные машины, лебедки и краны, новую буровую вышку, которая понадобится, едва огонь загонят в отводные трубы, — поэтому для Ми-6 придется отвести площадку в другом месте и выложить ее бетонными плитами. Сазаков словно прочитал его мысли.

— Для «Михаила шестого» есть хорошая плешка.

— Как вы сказали?

— Плешка. «Пятачок», что ли…

— А вертолет как назвали?

— «Михаилом шестым». А что?

— Как царя величаете.

Они прошли по обочине площадки, оставлял за собой частую строчку следов.

Обещанная Сазаковым плешка была площадкой, припорошенной ослепительно белым, не стаявшим еще снежком: жар сюда не доставал… От плешки тянулась в сторону кривая просека, сворачивала к домам.

— Плиты, может, и не понадобятся, — сказал Сазаков. — Бревнами выложим. Все равно просеку расширять придется.

— Добро, — кивнул Чертюк.

Вдруг Сазаков метнулся вперед, остановился шагах в двух от Чертюка и, наклонившись, стал рассматривать след на снегу — отпечатки лап были длинными, сильно вдавленными, с глубокими царапинами в «изголовье», оставленными когтями.

— Косолапым пахнет, — прокричал Сазаков. — След свеженький. И псиной отдает. Кружит гад возле деревни, похоже, не ляжет на зиму… Шатун. Опасный медведь.

«На фонтане все опасно, — тяжело подумал Чертюк, — огонь, газ, камни, вылетающие с километровой глубины, а теперь вот медведь».

— Человека поджидает. Шатун, который вовсе не ложится, самый злой. Есть еще шатун-лентяй: берлогу себе не строит, выпадет снег, зароется кое-как, а ударит мороз, зад припечет, вот он от холода и просыпается. Вскакивает да идет куролесить по тайге. Не приведи бог встретиться в такое время с ним. Осторожнее, Фед Федрыч, — предупредил он, — к кустам не подходить.

Чертюк отступил от плотно-зеленой изгороди стланика, на крыше которого лежала кедровая шишка с ершисто раскрытыми гнездами, в притемненных пазах виднелись глубоко утопленные в них орехи. Он посмотрел на нее с недоумением — как это так, нельзя взять? Увидел краем глаза, как Сазаков, быстро переломив двустволку, сунул в ружье патрон, потом, не глядя, выдернул из кармана второй и тоже загнал в ствол.

— Совсем запахло медведем? — спросил Чертюк и… осекся.

Из-за края стланика, как раз там, где лежала набитая орехами шишка, показалась крупнолобая голова, шишкастая от неровно отросших клочьев шерсти, зверь широко открыл пасть, будто зевая, в лицо им ударил липлый, но грозный рык. Медведь поднялся на задние лапы, превратился в великана. Он был огромен, как вообще может быть огромен таежный зверь — голова его доставала до ветвей ели. Чертюк не успел ни испугаться, ни подумать о чем-либо, когда прозвучал голос Сазакова:

— Уходи, миша. Без бою. Уходи лучше…

Медведь провел лапой по стланику, кедровая шишка, сыпля зернами, шлепнулась к ногам Чертюка. Казалось, еще мгновение — и медведь раздвинет изгородь, разделяющую его и людей, ринется вперед. Сазаков поднял двустволку. Чертюк отчетливо услышал, как щелкнули почти одновременно оба курка.

— Мирно разойдемся, — уговаривал Сазаков медведя.

Тот стоял, не двигаясь, и Сазаков медленным, очень точным движением поднес ружье к плечу — медведь моргнул недоуменно, приподнял недовольно сморщенную верхнюю губу, обнажив желтые, иссеченные в драках резцы, затем вдруг спешно откинулся назад, спрятавшись за кустами, будто за кулисами. И пошел прочь, колыхаясь из стороны в сторону.

— Так-то лучше, — сказал Сазанов, опуская ружье. Отдышался.

— М-да, смотри-ка, — Чертюк, опасливо взглянув на стланик, нагнулся за шишкой. — Орехи подарил.