Таежный моряк. Двенадцатая буровая

— Такое чувство, что фонтан на голову тебе вот-вот грохнет. У него, как посмотришь снизу, огонь грибом, целая шляпа… А тут еще газовый мешок начал собираться, я принюхался, смотрю, муравьиной кислотой в ноздри шибает. Того и гляди рванет, тем более сварщик я… того… никудышный. Дизелист я…

— А доплату за сварщика получать, так кудышный? — спросил Жименко.

— Так то ж… работа по мелочам. Справиться немудрено. Вон руки себе пожег…

— Руки что? — ехидно сощурился Жименко. — Бригаду ославил. Руки завтра заживут, а слава? Ничем не смоешь — ни керосином, ни бензином… Так и прилипнет ярлык.

— Будем надеяться, ненадолго, — вставил Кеда.

— А сырая нефть действительно муравьиной кислотой припахивает? — спросил Витька Юрьев. Он был добрым, очень добрым малым, этот вчерашний школяр Витька, и поэтому трогательным, наивным образом решил предотвратить тяжелый, но необходимый разговор, который все равно должен был состояться. Косых обрадовался неподдельному Витькиному участию, ответил, глядя прямо в глаза:

— Не нюхал? А нюхнешь, так чихать захочется. Будто муравей в ноздрю прыснул. И сразу голова кругом…

— Молчал бы, отец-наставник… Герой. — Тетя Оля села на свободный угол скамейки, передразнивающе подбоченилась. — Суп из утей. Я ему супу сготовила, а он у него в портках учутился… И-э, хлеб мужской толщины, — фыркнула она.

— Что-то новое? — сощурился Жименко.

— Да вон… Изобрел. — Повариха округлым жестом указала на Косых. Тот растерял цвет лица, на скулах даже сеточки сосудов проступили. Витька Юрьев увидел это и вновь трогательно-наивно вмешался в разговор, боясь одновременно, что его обрежет тот же Жименко или Кеда.

— А нефть, говорят, на черный кофе похожа, правда? И жидкая, как керосин, да? Не застывает, но на морозе становится вязкой?..

Витька пулеметил одним вздохом все, что знал о нефти, без запятых и без точек. Жименко даже есть перестал и с интересом, будто встретил доисторическое ископаемое в живом виде, разглядывал теперь Витьку Юрьева.

— Я читал, что нефть бывает меловая, юрская, девонская, карбонская, кембрийская. Кембрийская — самая древняя, имеет наивысшее октановое число и чистая, как авиационный бензин.

— Правильно, — сказал Сазаков, которому тоже был неприятен разговор насчет Косых, тем более с главковским начальством и с майором он уже объяснился (сказал, что произошел нервный срыв, шок своего рода, и те согласились). — На Лене, в Маркове, — кембрийская платформа. Нефть светлая, как спирт, заправляют ею моторки и гоняют по реке.

— Прямо-таки научно-популярная лекция, — усмехнулся Жименко, — только школьной доски, исчерканной химическими формулами, не хватает. Говорили о Косых, а стали говорить о нефти. Давайте еще о небе поговорим, о квасе, о тетерках, о бульдозерах.

— Товарищ Сазаков, — выпалил Витька Юрьев, едва Жименко перевел дыхание. — Из привезенных бульдозеров один простаивает. А я в школе специальность тракториста приобрел… Посадите меня поработать на бульдозере!

Сазаков недоуменно повернул к нему лицо, моргнул пуговками, а Жименко неторопливо облизал деревянную ложку и, перегнувшись через стол, легонько щелкнул Витьку по темени.

— Сиди, круглолицый!

Два К дружно засмеялись и посмотрели на Сазакова.

— Напрасно, — огорченно проговорил Витька. — Я б смог…

— Ну и что с Косых будем делать? — взялся за старое Жименко.

Все умолкли, и в столовой вновь воцарилась неловкая тишина. Кеда отодвинул-тарелку в сторону и, задумавшись о чем-то, повернулся к Поликашину. Колышев тоже оторвался от еды и проследил за взглядом друга — Поликашин был в бригаде самым старшим по возрасту, самым справедливым, это признавали все, да к тому же еще и парторг. Жименко также узрел направление Кединого взгляда. Не вылезая из-за стола, он подал через плечо тарелку, поводил ею в воздухе из стороны в сторону:

— Тетя Оля, подсыпь-ка чего второго.

Повариха с верхом навалила ему картошки, пришлепнула две ноздреватые, щекотно отдающие чесноком котлетины и, присыпав луком, сунула тарелку Жименко в руку. Тот водрузил ее на стол, потом копнул концом ножа перец, растряс его над тарелкой.

— Семеныч, ты наша партийная голова, что ты скажешь?

— Ольга, меня тоже угости вторым, — попросил Поликашин вместо ответа и, соображая, поскоблил пальцем подбородок, потом оглядел по очереди бурильщиков. Бригада ждала. — Что ска-жу? — протянул Поликашин. — Мое мнение — гнать надо Косых из бригады. Но это мнение только мое. Частное, так сказать…

— Почему только твое? — спросил Жименко. — И мое тоже.

— И мое, — сказал вдруг Кеда. Где Кеда, там и Колышев, недаром их прозвали Два К; Колышев, не говоря ни слова, повел плечами, соглашаясь.

Косых есть перестал, глянул на Поликашина презрительно; Витька Юрьев, сидевший напротив дизелиста, засек этот мимолетный взгляд и подумал болезненно, что здесь дракой пахнет, — Косых звероват, хоть и труслив, а Поликашин уже стар.

— Чтоб выгонять по правилам, надо профсоюзное собрание созывать, — сказал Витька Юрьев, — протокол должен быть. Мотивировка…