Читаем Таежный моряк. Двенадцатая буровая полностью

Эх, и смешлив летный человек. Молод еще, юморист из «Доброго утра». Косых разжал кулак и отпустил бечеву, врезавшуюся до кровяной красноты в кожу.

— Слушай, друг, в город не передашь, а? — попросил он униженно.

— «Не передаешь»… Посылки отправляй по почте, — усмехнувшись, посоветовал бортмеханик.

— Не оскаливайся. Жена больна, а я здесь… Выбраться никак не могу.

— Надо не на нефти тогда работать, а сидеть в городе.

— Фланец мне нынче к «окурку» приваривать, — канючил Косых. — Это те не птицей вдоль небес летать, а героизьм, рисковое мероприятие.

— В огонь полезешь? — неверяще полюбопытствовал бортмеханик.

— В огонь, — подтвердил Косых, узрев краем глаза, что просеку запрудили буровые рабочие, — пришли разгружать вертолет, — впереди вышагивал Поликашин, резко взмахивая руками, будто строевую ходьбу разучивал. Поликашина здесь только не хватало! А тот, увидев Косых, направился прямехонько к нему.

— Все передачи супруге? — Голос у него был по обыкновению свеж и громок, будто и не было бессонной ночи, проведенной в работе, не было клейма усталости на лице, фиолетовых разводов под глазами, темных впадин под скулами.

— Говорит, что фланец будет сегодня варить, — вставил бортмеханик.

— Эт-то верно. — Косых даже удивился неожиданной поддержке, посмотрел в упор на бортмеханика, и тот по расширенным жестким зрачкам и зло напрягшейся шее понял, что перед ним не просто жалкий рядовой проситель, который еще порою встречается в селе, умоляя перебросить купленную корову из одной деревни в другую.

— Ну, — спросил Косых, — не ты, так командира попрошу, а тебе не спущу, земля-то ведь круглая, и люди нет-нет, а встречаются.

— Ладно, — помедлив для приличия, согласился бортмеханик.

— Что домой переправляешь? — спросил Поликашин. — Может, и я переправлю…

— Бельишко постирать и, — Косых ткнул в мешок носком сапога, — по мелочи кой-что да пару уток из подпаленных вчера…

— А кому передать? Придет кто? — спросил бортмеханик.

— Теща придет, необхватная женщина такая… Таисией Павловной величают, либо жена-красотка, и не моги на нее заглядываться. Надькой величают. А я знать по рации дам и номер борта сообщу. На вертолетную площадку к пилотскому балку и подойдут, а ты мешок-то выгрузи и оставь в балке.

— Добро, — сказал бортмеханик, — Ты, как утки снова будут падать, отложи для меня пару. Не одна твоя жена утятину любит.

Он слазил в трюм, забросил мешок в пилотскую кабину, успокоенный Косых побрел в столовую, к остывшему утиному супу с индейской приправою, а оттуда на площадку.

Площадка, странное дело, была суха, несмотря на дождь. Косых задрал голову посмотреть, в чем же дело, и увидел, что дождь не долетает до земли — его сжирает пламя.

На площадке уже стоял рослый, с серо-голубыми волосами человек, о котором Косых слышал, что он большой начальник. Еще стояли майор Сергованцев (о нем ходили легенды, и Косых его знал), мастер Сазаков, Кеда с Колышевым, Витька Юрьев да еще какие-то парни, кажется, прибывшие из Тюмени пожарники — на площадке находился весь таежный гарнизон.

Сивоголовый наклонил голову, приветствуя Косых, улыбка тронула его губы.

Косых, ежась от того, что захолодели лопатки, подошел к ящику, механически проверил электроды — не сколупнулась ли обмазка, но электроды были специально подобраны, один к одному… На ящике лежала новенькая фибровая маска с синим стеклом. Рядом был вдавлен в песок бидон из-под молока. Он подошел к бидону, на крышке которого стояла эмалированная кружка с диковинным остролистым цветком, нарисованным на боковине, зачерпнул квасу. Стоял, сосал кисловатую жижу и чувствовал, как леденеет нёбо, ломит зубы, но кружку допил до конца. Потом зачерпнул вторую, но понял, что не осилит, так и поставил наполненную на бидон.

Неподалеку, широко раздвинув ноги в заляпанных глиной кирзачах, ждал пожарник со шлангом наизготове, поигрывал латунным, начищенным до солнечного сияния наконечником. Косых понял — его ждет, окатить водой собирается, и ощутил себя сродни космонавту, готовящемуся взлететь, когда перед стартом каждый хочет внести свою лепту, помочь чем-нибудь. Он важно кивнул и подставил пожарнику спину, тот окатил его, и брезентовая куртка на Косых сразу сделалась деревянной, сухарно-хрустящей, — кажется, сотвори он лишнее движение, начнет ломаться… Косых повернулся грудью, пожарник прошелся несильной струей, от которой приятно защекотало под рубашкой, холодный ручеек пополз за шиворот, остужая плечи и живот, и Косых коротко и нервно хихикнул.

К нему подошел сивоголовый, сказал что-то. Косых увидел, как открылся рот и задвигались беззвучные губы, когда же тот подал руку, он понял, что сивый произносил напутственные слова.

«Как генерал». — Косых, помедлив еще немного, подхватил ящик с электродами и, прикрыв лицо маской, с места ринулся к огню. И ему показалось на секунду, что со стороны он выглядит большой бесстрашной птицей, к которой сейчас обращены все взоры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Поэзия / Поэзия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия