Таежным фарватером

— Вверх-то поднимались по Конде? До большой воды дошли? То и будет Кондинский сор. По нему и ходили на обласках. Муку казенную развозили. До самого Шаима. И в погоду всякую. А обстановки на реке — никакой. Ныне избаловали рулевых— без лоцманов можно ходить. Вот, верно, попадаются еще недотепы — бакена срывают. Ну, да соберусь — напишу в пароходство. Чтоб рублем, а не уговорами воспитывали безусых.

Приятно провести время за неторопливым разговором. Но не дает покоя ветер. Как он там? Не стих ли? Выходим на берег, поднимаем вверх смоченный языком палец — на манер морских пиратов. И снова возвращаемся в избушку.

Уж второй раз садимся с хозяином за стол — с маяты побаловаться чаем. Он угощает нас брусникой, приговаривая, что такой ягоды на всем Иртыше не найти. Пунцовая, крупная, она и в самом деле хороша. Даже без сахара. Только с недоверием отнеслись мы к словам бакенщика, будто не найти такой брусники на всем Иртыше. Наверняка прихвастнул старик.

— Истинную правду говорю: со всей округи собираются нашу ягоду промышлять. С Демьянского и Ханты-Мансийска приплывают. Эх, какие брусничники на боровых островах! За день и пять пудов набрать не в тягость. Да как ни жадничай, всю не возьмешь. Сколько ее остается. Добрая артель миллионную торговлю могла завести. И поди ты: дела никому нет!

То ли разбередил Федотычу душу какой-то безусый рулевой, что сорвал подотчетные ему бакены, то ли наделен он был ворчливым характером, но тянуло его все на критику.

— Все вот будто с ума сошли по нефти. А втайге-то нашей, если по-хозяйски пройтись, всякого добра в достатке найдешь. Я уж про звероловный промысел да кедровый не скажу. Однако и в ноги себе не глядим! Топчем гриб и клюкву, земляничники богатые. К торфу даже и прикоснуться никто не хочет. Чего ждут? Когда железные да шоссейные дороги тут пройдут? Да тогда и боры сведут под корень со всеми брусничниками. Ну хоть бы у кого об этом голова заболела!

Не знаем, прав ли старик. Одно бесспорно: вкусна боровая брусника. Нельзя и не верить ему: много ее на берегах Конды. И не знаем, соберется ли сердитый бакенщик написать — не в пароходство, конечно, а «в центр» — обо всем, что он думает, когда глядит под ноги, шагая по тайге. Наверное, его соображения покажутся мелочными. До брусники ли, если Конду обживают нефтяники и лесопромышленники? А может, найдется человек, который возьмет да прикинет: выгодно ли собирать урожай с кондинских брусничников?

Брусника брусникой, а у нас все та же забота: как вырваться с Конды на Иртыш и плыть дальше? Обидно: каких-то восемьдесят километров до Ханты-Мансийска.

И Федотыч советует:

— Не ходите на судовой ход. Похитрей плывите — островом прикройтесь от ветра, протокой, где можно. А нет ходу — лучше переждать.

И вот снова Иртыш. Пустынно на реке. И ветренно. Северяк порывистый, настойчивый. Но плыть можно. На подходе к Базьянам раздается вширь Иртыш. Сворачиваем в протоку. Теперь остается чуть меньше семидесяти километров до Ханты-Мансийска.

То под правобережным яром, то по старице добираемся до места, где Иртыш поворачивает направо. Но там… даже дух захватывает, как широка река. Однако замечаем: ветер на наш берег наваливает, а на левобережье, под высоким яром, тихо. Пройти бы эти полповорота.

Выходим на середину. Средний ход. Катер тяжел — полные баки бензина. И если раньше только побрызгивало, то тут уж поливает вовсю. Как при ясном небе волна разгулялась! Да такая, что кажется, вот провалишься меж двумя валами — и в последний раз. «Горизонт» с трудом выбирается из водных пропастей. Ветер хозяйничает над рекой. Даже высокий яр ему не помеха.

На середине плеса волны покрупней. Они скалят свои пасти. Катер уже накрывает. Синий клин палубы врезается в подошву рыжей волны. Ну и тяжела же она! Не выдерживает брезентовый верх нашей рубки — волна рухнула сверху — и разодрана плотная ткань. Катер хлебнул несколько ведер воды. Ход замедляется. Брезент над головой полощется, как рваный парус. Теперь всюду вода — над головой и под ногами. Все шатается впереди. Ничего не разглядеть. А до тихого берега далеко.

Мы отступаем. Поворачиваем назад. Катер идет какими-то рывками. Ветер и волна нещадно бьют его в корму. Нам уже все равно, как идет катер. Даже не замечаем, заливает нас или нет. Ничто не имеет уже смысла, кроме одного: не прошли.

У берега тише. Качает тоже прилично, но волны все-таки под ногами, а не над головой. Крадемся вдоль берега, что, впрочем, не менее рискованно, чем идти поперек реки. В любую секунду днищу и винту угрожают топляки и карчи, а то и просто мель.

Так и ползем. Справа, метрах в трех, заросли ивняка. Слева, тоже совсем рядом, взбеленившийся Иртыш.

Битые волной, мокрые и застывшие от ветра, мы двигаемся по краю реки. Нас гонит вперед одно: нужно прийти в Ханты-Мансийск к обеду, как мы неосторожно пообещали знакомым в телеграмме. Крадемся только до первого мыска. А за ним нет ни одного метра спокойной воды. По всему плесу.