Ночь на четырнадцатое июля
Утомительный ночной полет. За окном лишь звезды да красный огонек на крыле. Где-то внизу, в непроглядной черной бездне, пустыня.
Около пяти часов утра свет прогнал тьму с непостижимой для северян стремительностью. Предрассветная полумгла не продержалась и пяти минут. Обозначились серебряные извилины реки. Это, конечно, Евфрат. Видны и каналы, по которым река делится водой с желтовато-серой пустыней.
Снова серебро на горизонте: Тигр! Под нами поплыло самое узкое место Междуречья, где у сближения рек и на перекрестке караванных путей тысячу двести лет назад встал Багдад.
Пошли на посадку.
В вокзале багдадского аэропорта ни одного человека в штатском. У дверей часовые. Чиновник протянул бланк. Я заполнил; чиновник привычно следил за моей рукой. Графа: «Гражданство». Пишу: «СССР».
— Руси?! — вскричал чиновник.
Разорвав бланк, он бросил обрывки в корзину: к чему, мол, формальности! Ведь в Ираке революция!
Революция 14 июля 1958 года. Революция в стране библейских рек. В стране, где прошлое упрямо и долго не хотело уступать дорогу новому. Она только что произошла, эта революция, и вот по горячим следам событий я в Багдаде, в сказочном Багдаде…
Но где же ты, город «Тысячи и одной ночи», где твои роскошные дворцы, пышная зелень, томное журчание фонтанов? Мне казалось, что дорога из аэропорта идет по окраинам, что вот-вот кончатся невзрачные серые дома и где-то за поворотом откроется всяческое великолепие.
Шофер остановил машину возле двухэтажного небольшого здания. Это была гостиница, носящая имя сказочного Синдбада-морехода. Центр города?!
Да, похоже, что так.
После бессонной ночи хорошо бы поспать часика три. Да разве заснешь? Ведь какая редкая для писателя удача: увидеть страну в первые послереволюционные дни, когда все в движении, когда одни ликуют на улицах, а другие прячутся по особнякам, когда одни полны надежд, а другие уже готовят заговоры! Увидеть страну, начинающую ломку старого, отжившего, и застать еще это старое, потому что оно не исчезает сразу, оно сопротивляется всеми силами…
Но это общие рассуждения. А как все в жизни, как люди живут, что говорят, что чувствуют, чего ждут от завтрашнего дня?
Дворик-сад моей гостиницы выходит на берег Тигра. Неподалеку мост. Оттуда, наверное, виден весь город.
Иду, прикрыв ладонями голову от огня, льющегося с неба. Под мостом ленивые зеленоватые струи.
С реки город довольно невзрачен. Минареты, купола мечетей, несколько высоких зданий, но больше двухэтажные и даже одноэтажные дома. Мало деревьев, и пальмы не яркие, а серовато-зеленые, будто покрытые пылью.
Усатый полицейский в белом блестящем шлеме дважды проходит мимо. Ему явно не нравится, что иностранец долго задержался на мосту и чего-то высматривает. С виду полицейский старый служака.
Прошел еще раз, остановился за моей спиной, покашливает. Смотрит, как и я, на вытянувшиеся далеко от берегов желтые языки кос. До чего же обмелел Тигр! К нефтеналивной барже, стоящей почти посередине реки, бредут трое парней с узелками одежды на голове. Они зашли уже далеко, а вода им только по пояс.
— Сэр! — произносит полицейский. В его тоне полувопрос, полуприказ.
Я понимающе киваю головой: сейчас, мол, уйду, не беспокойтесь.
— Как называется этот мост?
— Мост павших борцов. — Полицейский пристально смотрит на «сэра».
Мне кажется, что явно новое, послереволюционное название моста он произносит с гордостью, почти с вызовом. Полицейский, сочувствующий революции? Или в тоне его ответа желание увидеть замешательство «сэра»? Иностранцы никогда не приходили в Ирак как друзья. Это знают даже полицейские.
С моста поток машин и пешеходов вливается в улицу Рашида. Возвращаюсь по ней. Это главная улица Багдада. Узкая, в каком-то горячечном движении автомобилей, она заставлена конторами, магазинами, лавками, лавчонками, загромождена разложенными прямо на тротуарах товарами уличных продавцов, пропахла бензиновой гарью и застоявшимися в безветрии испарениями большого тесного города.
У подъезда гостиницы вдруг слышу:
— Ну, как вам Багдад?