Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

— Да вот, думаю, завтра утром в Асуан. Как раз на этой машине. Саид, — тут Марк Антонович кивает в сторону шофера, который сдержанно улыбается, — хорошо знает дорогу и говорит…

— Марк Антонович, — чуть не кричу я, — дайте хоть на Каир взглянуть одним глазком! Нельзя же так!..

— Ладно, — вздыхает Марк Антонович. — Но послезавтра до рассвета — в дорогу.

Весь день мы носились по Каиру и пригородам, по знакомым улицам центра и по незнакомым улицам Миер аль-Гедида, нового района, или, вернее, каирского города-спутника. Мы объехали набережные Нила, и я пытался вспоминать, какие здания тут были и прежде, а каких прежде не было. Разглядывали город с верхней площадки новой ажурной башни «Панорама Каира», поднятой над Нилом выше высоты птичьего полета. Проехали через Гелиополис, район богатых вилл и особняков. Не знаю, много ли прибавилось здесь новых зданий, но толпа на улицах была куда проще, чем прежде, и уже не стояли у оград вереницы роскошных машин.

Некоторых обитателей Гелиополиса сильно пощипали. Еще совсем недавно они ворочали миллионами египетских фунтов, заседали в правлениях концернов, держали в сейфах толстые пачки акций, устраивали пиршества, о которых говорил весь Каир. Здесь жили люди, по выражению президента Насера, евшие золотой ложкой.

Эту ложку у них отняли. Сначала правительство прижало иностранные монополии. Каирские миллионеры потирали руки: меньше конкурентов! Но вот громом среди ясного неба ударил декрет о национализации египетского банка «Миср», тесно связанного с десятками египетских монополий. Встревоженные банкиры, фабриканты, владельцы крупных торговых фирм попробовали противиться политике правительства, пытались переводить капиталы за границу, но тут новые декреты обрушились на них. Постепенно под контролем государства оказались три четверти всего промышленного производства страны, все банки, все страховые компании, транспорт, судостроение.

В витринах Каира красовались свои, египетские, холодильники, египетские радиоприемники, египетские телевизоры на транзисторах — плоские, портативные, изящные. Ничего похожего прежде не было. За стеклом автомобильных магазинов блестели малолитражки «Рамзес» и «Наср». В витринах были многие другие товары, которые страна прежде получала за границей, а теперь производит сама.

У витрин толпились люди. Каирцы были лучше одеты, чем прежде. Но главное было не в одежде. Главное было в том, что человек из рабочего квартала, из перенаселенных районов каирской бедноты, понял, что его жизнь пошла по-иному, что в ней — перемены к лучшему.

Стало легче найти работу, потому что строилось много новых заводов. Каирский рабочий на государственных предприятиях работает семь часов, у него повысился заработок, он получает оплачиваемый отпуск. Представители рабочих появились в административных советах заводов и фабрик.

Нам надо было наверстать потерянный в Каире день.

Покинув столицу на рассвете, мы проскочили почти четыреста километров до города Асьюта и тотчас отправились в местный университет искать земляков.

Как же они обрадовались нам! Не знали, куда усадить, потчевали всяческими египетскими деликатесами, удивительно нежной нильской рыбой и даже московской копченой колбасой, сохраняемой для особо торжественных случаев…

Когда первый «руси» приехал в Асьют, ребятня собиралась у подъезда дома, где он поселился. Любознательных юных асьютцев особенно интересовали его уши. Уши были, в общем, такие же, как у арабов. Это доказывало, что слухи, будто русские, ложась спать, одно ухо подкладывают под голову, а другим прикрывают лицо, не вполне достоверны.

С удивлением убедился наш «руси», что его коллеги по университету тоже были изрядно начинены всякими небылицами. Нет, разумеется, они хорошо знали, что русским уши не заменяют подушку. Но в их вообще-то верные представления о советской науке странно вторгались бородатые комиссары, разгуливавшие в огромных сапогах из шерсти домашних животных… Все это давно позади.

В Асьюте наших специалистов раз-два и обчелся. Тот наш земляк, о котором пойдет мой рассказ, выглядит лет на сорок пять — возраст для советских «африканцев» сравнительно редкий, сюда едут кто помоложе. В действительности Сергею Николаевичу Калинину больше, значительно больше.

— Не думал, что пенсию буду выслуживать в Африке, — смеется он. — А ее, чего уж таить, ждать недолго… Я, знаете, в душе садовод. Глаза закрою — садик, садик, садик… Люблю я это дело!

Садик? Стоит только послушать, как говорит наш земляк о своих пятидесяти станках, которые он устанавливал в университетских мастерских и которые находятся теперь под неусыпным его попечением!

Он ужасно огорчен, что мы приехали в канун выходного дня, когда в университете всё уже на замке. Я едва отговорил его от попытки тотчас показать «свое хозяйство».

Наши «руси» поневоле живут замкнуто, в гости ходят редко: здесь не очень принято приглашать чужеземцев в дом. Отрада наших земляков — прогулки. Каждый вечер они, наслаждаясь относительной вечерней прохладой, делают один и тот же большой круг по одним и тем же улицам.