Тайна

А другой загадкой была Полина.

Почти месяц ее мучили жестокий кашель и высокая температура. Но едва лишь состояние Полины улучшилось, как она стала наведываться в палату к Каштану.

Его смущало трогательное и робкое внимание этой подавленной горем женщины. Полина приходила, садилась на постель и подолгу молча смотрела на него.

Странен был этот взгляд. В нем угадывалась не только тоска и горечь, но и нежность.

Каштан понимал, что Полина испытывает естественное чувство благодарности к человеку, ее спасшему. Но его натура отчаянно сопротивлялась любому проявлению такой признательности. И когда Полипа, упрекая за го, что небрит, ласково проводила пальцами по его щеке, Каштану становилось не по себе.

Болезнь вымотала Полину. Однако на осунувшемся лице еще огромнее казались ее серые глаза. И даже в мешковатом больничном халате, с распущенными по плечам шелковистыми волосами, была Полина привлекательна и женственна. Каштану не доводилось, пожалуй, встречать женщину, которую бы природа так же щедро одарила и обаянием и красотой. Но это отпугивало его и стесняло.

Каштану все более становилось ясно, что развитие его болезни приостановлено. Хотя он не мог взять в толк, каким образом это произошло. В памяти вновь всплыло старинное выражение «Тайна сия велика есть». Только на этот раз оно приобретало совсем иной смысл.

Глянув как-то на Каштана, Полина удивленно сказала:

— А ты, оказывается, видный мужчина, Юра. А ведь похож был на старика. Сейчас выпрямился и стал вдруг статным, пригожим парнем.

Полина раздобыла ножницы и довольно сносно подстригла его. Она подарила Каштану бритвенный прибор и мягко, но настойчиво попросила ежедневно бриться.

Через несколько дней, удовлетворенно разглядывая его. она сказала:

— А ведь тебе, Юра, пошло на пользу это купание.

Это был единственный случай, когда Полина упомянула о происшедшем. Раньше она ни слова не говорила ни о гибели мужа, ни о своем спасении.

Впрочем, как-то произошел нелепый разговор, даже ре разговор, а обмен репликами. Полина заметила, что Каштан украдкой любуется ее волосами, и тихо спросила:

— Удивляешься, что не выдрал их, когда тащил меня за волосы к берегу?

Он смутился и буркнул:

— Простите.

— За что? — удивилась Полина.

— За то, что поступил тогда варварски.

— Ты это серьезно?

В глазах ее словно вспыхнул свет. Полина смотрела на Юрия так, что его взяла оторопь, и он отвел взгляд.

Непонятные складывались отношения. Непонятные.

Полина называла его на «ты», а он ее на «вы». Она продолжала неназойливо, но упорно опекать Каштана. А его чем дальше, тем сильнее мучила такая опека, потому что с каждым днем сильнее захватывало обаяние этой женщины.

Но если бы даже Каштан был здоровым, крепким мужчиной, свободным в своих поступках, то и в этом случае напрочь исключался для него любой намек на какое-то сближение. Тут сама жизнь поставила неодолимую преграду.

На глазах у Каштана произошла трагедия. Видение погибающего мужа Полины до сих пор преследовало его.

Он пытался избегать Полину. Но как это сделаешь в больнице? Она приходила к нему, пленительно женственная, излучающая теплоту и добросердечность. Рука не поднималась оттолкнуть ее, язык не поворачивался нагрубить ей.

Однажды, соблазненный ясной весенней погодой, Каштан вышел на больничную веранду. Он зажмурился от ослепительного солнечного света, вдохнул с наслаждением таежный воздух. И долго стоял, задумчиво глядя на лесные дали и видимый отсюда кусочек синего морского пространства.

Подошла Полина, положила руку ему на плечо. Молча стояла совсем близко. От легкого, едва ощутимого прикосновения женщины чаще заколотилось сердце. Стараясь унять дрожь в голосе, Каштан спросил Полину о Леночке.

Она негромко проговорила:

— Дочка тоскует по дому. А я не в силах, Юра, объяснить ей, что того курильского дома больше не существует…

— У меня ведь тоже дочка, — проронил Каштан. — Ей скоро семь лет.

Полина помолчала, потом тихо спросила:

— Родные знают о твоих похождениях?

Он отрицательно помотал головой. После долгой паузы она вновь негромко спросила:

— И когда же ты вернешься к дочке?

— Это невозможно. И дочка, и ее мама — совсем в другой жизни. На другой планете. Меня нет в живых, Полина.

Она медленно провела пальцами по его шее, вздохнула и ласково сказала:

— Эх ты, непутящий.

— Непутевый?

— Нет, именно непутящий. Так говорила бабушка.

Его волновал и голос Полины, и аромат ее волос.

Каштан злился на себя за. то, что замирает от присутствия этой женщины. И он твердо сказал себе, что с этим надо решительно кончать. Больницу придется покинуть.

И на этот раз судьба благосклонно пошла ему навстречу.

В палату, где лежал Каштан, поместили второго пациента, Кондрата Игнатьевича, бывалого таежника лет шестидесяти. В больнице он оказался, по его словам, «по чистой дурости». Во время перехода через горный кряж Кондрат Игнатьевич попал под камнепад, и его крепко побило. Он на себя был зол, поскольку считал, что истинный дальневосточник не имеет права на промашку, обязан вовремя угадать осыпь.