Тайна двойного убийства

В тиши моего кабинета думалось легко, словно и не было бессонной ночи, а может быть, силы давало мне сознание значимости моей сегодняшней работы.

Я принялась печатать документы. Первое. Постановление о назначении почерковедческой экспертизы. Нужно подтвердить, что письмо и дневник написаны рукой Сватко, хотя сама я в этом не сомневалась.

Вспомнила о симпатичном эксперте, улыбнулась — еще один хороший человек встретился на моем пути.

Конечно, я сумею уговорить его провести экспертизу быстро, дело стоит того.

Интересно, понадобится ли очная ставка Паршина с Любарской или ему достаточно будет сказать о показаниях женщины?

Паршин — юрист, сумеет оценить обстановку. Думаю, и очной ставки не потребуется, расскажет Паршин сам, куда употребил деньги Любарской и как состряпал оговор.

Вот оно, это слово. Подлое, страшное, словно пришедшее из времен инквизиции. Круглое, как колесо, вобравшее столько пороков и добродетелей. Да, и добродетелей тоже, потому что именно они порождают у мерзких душ низменные страсти. Великая сила жизни — честность всегда угрожает подлости, которая сама не сдает свои позиции. Живуча и агрессивна подлость, умеет затаиться, прикрыться и словом и делом, и нападает коварно и тихо, из-за угла.

Оговор. Победа подлости, ее торжество. Но и раздавленная колесом оговора честность остается сама собой, собирает, копит силы для решительной схватки. И побеждает, обязательно побеждает, потому что у нее много союзников.

Сегодня ей помогли мой друг капитан Волна, старший охранник Иванцов, глухонемая Таня, человек со смешной фамилией Браво… Завтра — помогут другие. И так будет всегда. Я это знаю твердо.

Постановление об освобождении Гулина из-под стражи напечатала быстро. Сегодня он будет свободен. Это первое, что я сделаю, когда начнется рабочий день. Хорошо бы сообщить жене, ведь Гулин болен, пусть его встретит жена.

Нашла номер телефона, позвонила.

— Лидия Ивановна, прошу вас приехать ко мне. Да, прямо с утра.

И не удержалась, добавила, хотя права такого, строго говоря, не имела, потому что прокурор еще ничего не знал и постановление мое не утвердил:

— Хорошие для вас вести.

В ответ послышался всхлип, резанувший по сердцу. А что мне сегодня предстоит!

Освободить человека от тяжкого груза ложных обвинений — это тоже мой профессиональный долг, моя обязанность следователя, о которой, увы, часто все забывают, не пишут об этом, не говорят.

Я готовилась к докладу Буйнову, подбирала все факты — не упустить бы чего, когда дверь без стука открылась и — вот он — явился передо мной сам Антон Волна — свежий, улыбающийся и довольный.

— Привет, — весело сказал он, прихлопнул широкой ладонью лежащие на столе бумаги, — все скрипишь пером, Наталья? А мы, милиция, у тебя, как золотая рыбка: дайте то, подайте это, сделайте наоборот.

— Антоша! — обрадовалась я. — Ты подумай только, что я сыскала!

— Да, Господи-Боже, какие у тебя могут быть дела за ночь, а вот у нас, послушай.

Антону не терпелось выложить свои новости, но мои данные, я считала, были важнее всего, и я съехидничала:

— Ну-ну, давай. Посмотрим, кто из нас лучше поработал.

— Я коротко, — сказал Антон. — Итак, налицо оговор.

Опять это противное слово. Да, сегодня ему суждено прозвучать не раз.

Капитан между тем продолжал:

— Шершевич признался, а куда он денется! Здано Янович разложил их по полочкам, весь их подпольный бизнес, ты знаешь.

Я молча кивнула.

— Так вот, Гулин, придя к ним на службу, заподозрил неладное, попытался проверить. И, святая душа, со своими подозрениями к Шершевичу пришел. Как же, руководитель — презумпция, так сказать, невиновности! А эта невиновность по уши застряла в дерьме — ох, прости, — извинился Антон. — Шершевич запаниковал и к Паршину, он у них в доле и главный консультант. Этот иезуит и придумал комбинацию со взяткой. И женщин не пощадили, втянули в преступление, — грустно усмехнулся капитан, — мужчины называются, тьфу! Все в ход пустили, даже любовь…

Антон замолчал, и я также молча протянула ему письмо Сватко.

’’Молчать я больше не вправе”, — начал читать Антон, и лицо его все больше грустнело, хмурилось.

— Н-да, — промолвил он, возвращая мне листок, — как все это печально. И что будем делать? Новая предстоит работа. Да какая!..

Мы еще помолчали, потом Антон вновь оживился:

— А ведь мы разными путями, но к одному выводу пришли, Наташа. Одна цель достигнута. С Гулиным — полная ясность. Они, Шершевич то есть с Паршиным, теперь только руководство делят и поделить не могут.

Капитан рассмеялся.

— Знаешь, противно как. Шершевич говорит: юрист опутал. А Паршин слюной брызжет: директор, мол, всему виной, даже машинку тайно от меня спрятал, вывезти хотел — это теперь у него главный довод. Как пауки в банке грызутся.

— А ведь вначале Паршин все на себя брал, — напомнила я.

— Да что он брал-то? Кражу только и брал. Не думал, что Шершевича достанем, еще, поди, надеялся: у того везде рука, выручит из беды. А как прижало, так каждый на другого валит. Во психология!

За разговорами мы не услышали шагов в коридоре.