Продолжалась жизнь. Продолжалось не только следствие. Своим чередом шла милосердная жизнь.
Тайна двойного убийства
ЭКСТРЕННОЕ СОВЕЩАНИЕ
Глава 1
— Все здесь? — Поддыхов поверх затемненных в тонкой оправе очков внимательно оглядел собравшихся.
— Роман Григорьевич, явились все, кого вы приглашали, строго по списку. Злоказов звонил, что задержится немного, хотя я его строго… — торопливо поднявшись, начала докладывать средних лет женщина с открытым блокнотом в руках, но под тяжелым взглядом Поддыхова умолкла, не закончив фразы.
— Не суетитесь, Ирина Николаевна, не суетитесь. Меньше слов, — брюзгливо сказал он.
Женщина, смутившись, кивнула, села, а Поддыхов продолжил:
— Злоказова я научу уважать дисциплину. Смотрите, какой начальник: задержится. Пусть задерживается там, где ему позволяют. Здесь же извольте являться вовремя. — И добавил после небольшой паузы: — Это для всех.
Пятеро мужчин закивали в ответ. Внимательно смотрели на Поддыхова и кивали: конечно, конечно, они понимают. Дисциплина должна соблюдаться свято.
— Хорошо. Злоказов ответит отдельно. Начинаю производственное совещание, — продолжал между тем Поддыхов, и под его прицельным взглядом мигом зачах нервный смешок щупловатого жидковолосого блондина, даже скорее не блондина, а ударяющего в серый цвет мужчины в летах и в сером же костюме. Он сделал вид, что закашлялся, поерзал на стуле и затих.
— Хорошо смеется тот, кто смеется на свободе, — ни к кому не обращаясь, сердито сказал Поддыхов, и участники совещания вновь закивали, на лицах появилось: согласие — с шефом, осуждение — к вызвавшему гнев и встревоженность — начало совещания ничего доброго не предвещало. В тесной комнатке быстро стало душно, июльская невиданная давно жара без труда победила и кондиционер, и плотные белые шторы.
— Вы, Ирина Николаевна, идите к себе, сегодня протокола не будет, — проводив взглядом явно недовольную выдворением женщину, грузный Поддыхов легко нагнулся, скрывшись на миг так, что только спина в легкой, влажной от пота рубашке взгорбилась над кромкой стола. И шеи сидевших вытянулись в желании рассмотреть хоть на миг раньше то, что происходило за массивным столом начальника.
Когда Поддыхов выпрямился, лицо его было багровым, на лбу и кончике носа выступили мелкие капельки пота.
Брезгливо, двумя пальцами, он поднял над столом замшевый женский сапожок темно-коричневого цвета. Подержал несколько секунд, внимательно оглядывая присутствующих, затем разжал пальцы, и сапожок плюхнулся на стол подошвой. Голенище лениво пошло вбок и прилегло на глянец стола.
Как по команде, все взоры обратились к Серому, который съежился под пиджаком, стараясь уменьшить свои и без того малые размеры.
— Что это?! — грозно спросил Поддыхов.
Серый молчал, зато вскочил жгучий молодой брюнет, рывком выбросил руку в сторону Серого:
— Э, Вало, слушай, мы так не договаривались. Ты доброе дело погубишь, вижу я. Несерьезный ты человек, Вало, тебя…
— Погоди, Давид, — прервал горячую речь Поддыхов, — не кипятись. А ты встань, Владимир Иванович, да объяснись…
Серый неохотно поднялся, втянул голову в плечи, развел длинными худыми руками:
— Роман Григорьевич, честное слово, мне ничего не известно. Так же, как вам…
— Мне-то известно, — оборвал Поддыхов, — и ты знаешь все, не юли. Объясняйся, говорю тебе! Как на духу чтобы!
Голова Серого подалась вперед, к столу, где стоял замшевый сапог.
— Без меня это сотворили, слово даю! — опять начал Серый, однако загудели другие участники совещания, он испуганно оглянулся, но позиции не сдал:
— Я разберусь, честное слово. Дайте время, выясню и доложу. А сейчас не готов, ничего не могу сказать.
— Ну хватит! — Поддыхов ударил ребром ладони по столу. — Пора знать, что мы — предприятие нового типа. Нового! От меня ничего не скроешь. Из всего закона о кооперативе ты, Гусенков, усвоил только первую часть статьи тринадцатой — где о правах. Все другие, видно, пропустил. А там еще есть. Вот, например, — и Поддыхов процитировал на память: "Никто не вправе использовать кооперативную деятельность для получения незаконных доходов и в других корыстных целях”, — это как специально для тебя, Гусенков!
— Роман Григорьевич, да объясни сам, в чем дело? — раздался голос элегантного мужчины лет сорока пяти в летней рубашке с множеством многоцветных полос и деталей.
— Это у тебя я спрошу, Жека. Ты юрист наш, что называется, прокурор и суд. Все знать должен, но у меня спрашиваешь. Дожили. Едва народились, а уж убивать пора нашу контору при таких порядках.
Юрист Жека Слонимский возмущенно встал:
— Позвольте…
И опять Поддыхов трахнул по столу ладонью, самым ребром:
— Нет, не позволю! Никому не позволю нарушать закон. Вопреки всему, включая здравый смысл. Гусенков пустил их, — он кивнул на сапог, — в продажу! Вот в таком виде, как есть. Даже маркировку завода не стер, подлец!
— Ну-у, — Слонимский повернулся к Серому всем корпусом, словно готовясь к драке.
А полный, совершенно лысый пожилой мужчина — четвертый участник совещания, побагровев, схватился руками за голову и воскликнул: