Тайна двойного убийства

Поддыхов понимал, что гнев — не лучший выход. И еще понял: раз уж розыскник привязался к этому злосчастному совещанию, до повестки докопается. Все же сколько их было? Он посчитал мысленно — шесть! Шесть человек. Если он промолчит, проговорится кто-нибудь из тех пяти. Может, уже доложил Слонимский? Доложил и струсил чуть не до смерти. Э, да была не была! В конце концов, он принял меры…

— Были на совещании Слонимский, Гусенков — наш начальник цеха бижутерии, снабженец Каная, помощник его Кобриков и Митятин. А вопрос был один: гусенковские шустрилы пустили в продажу бракованную обувь, что получили для переработки. Партия небольшая, правда, но разговор был серьезный. Первый такой у нас случай. Первый, непонятный и неприятный ужасно.

Вся неприятность случая изобразилась на лице председателя, который после признания ослабил контроль за собой. И Ермаков еще раз поразился: ах, люди, люди. Вот и сейчас. Рассказал председатель, назвал людей, но ведь все равно не договаривает что-то, это просто чувствовал розыскник, и душа не принимала такую полуправду, которая оборачивалась зачастую элементарной ложью, потому что недостающие детали, наслаиваясь, искажали ее до полной неузнаваемости.

Ах, люди, люди. Там, в печальном заведении Шамиля Гварсии, лежало тело несчастной женщины, и прах ее требовал успокоения — последнего своего права требовала Ирина Николаевна Росина.

А здесь, в этой подавляющей человеческие желания жаре, двое взрослых людей сражались, и за какие такие ценности шло сражение, если главная ценность — жизнь два дня назад потерпела поражение и потеряла одну свою составную часть — Ирину Николаевну Росину, по утверждению философов, представлявшую собой маленькую вселенную и явление неповторимое.

Ирина Николаевна была проигравшей стороной в чьей-то беспощадной войне, а скорее всего, была жертвой этой войны, и вместо того, чтобы объединиться против жизнеуносящих битв, двое взрослых умных людей сражались между собой словами-мячиками.

Ермаков видел страдания председателя, с которого градом струился пот, и рубашка стала хоть выжимай. Противно видеть конвульсии совести. Капитан отвел глаза от собеседника, но тот успел уловить и понять брезгливую гримасу, смутился, побагровел еще более, однако было что-то для него сильнее, чем стыд, и Поддыхов медленно уронил:

— Ну что за жизнь, право… Что за жизнь…

Капитан пожал плечами:

— На философские темы побеседуем потом, Роман Григорьевич, на досуге. На мне сейчас нераскрытое убийство висит. Митятин — кто такой? Вы не сказали.

— Разве? — удивился Поддыхов. — Совместитель наш. На должности инженера.

— Основная его служба?

— Здесь же, на фабрике.

— Точнее-то можно?

— Начальник отдела технического контроля.

— Так это он вам брак поставляет для бантиков? Поддыхов обиделся:

— Почему для бантиков? Мы серьезные вещи делаем. И брак не он поставляет, фабрика. Работнички те еще. Да и не только в них дело. С таким оборудованием, как на нашей фабрике, будь хоть семи пядей во лбу, а брака не избежишь. А вы — поставляет, бантики… Спасибо кто бы сказал, что не гниет брак, как прежде, а хоть какую, да пользу дает. И это начало ведь только, начало. Подождите, что будет. Подкопим деньжат, оборудование купим и фабрику эту… — он резко оборвал речь, — да вам это неинтересно. У вас — убийство.

— Убийство у вас, Роман Григорьевич, вашу сотрудницу убили.

Слова-мячики летали по комнате, а время не терпело этой игры, бежало быстро и неумолимо. Потом, передавая следователю всего-то страничку протокола, Ермаков поймает удивленный взгляд: на что потрачено больше двух часов? Одна страничка…

Капитан понял, что больше Поддыхов ничего ему не даст. Поддыхов сдавал только те позиции, которые, он видел, удерживать не имело смысла. Ермаков быстро заполнил протокол: только главное.

— Кто из ваших сейчас на месте? — спросил он.

— Все, как обычно, — ответил Поддыхов и поднялся, выражая готовность позвать.

— Давайте по телефону, Роман Григорьевич. Зовите вот хоть этого, — розыскник заглянул в записную книжку, — Гусенкова. С него сыр-бор разгорелся?

— С него, — кивнул Поддыхов и потянулся к телефонной трубке.

Гусенков

Хорошо, если знаешь, с чего начинать. Когда пепельно-серый Гусенков уселся и, поерзав на стуле, затих, капитан быстро спросил:

— Кто распорядился продать бракованную обувь? Кто привез ее вам, кто продавал?

Спросил и сам удивился: почему сознание связало эти факты — убийство и… Мелькнула мысль: может, позвонить Антону Волне, пусть разбирается ОБХСС с незаконной продажей? Но эту мысль отодвинула та же внутренняя уверенность — здесь есть какая-то связь, надо распутывать весь клубок. Самому. Если будет все же осечка — что ж. Отрицательный результат — тоже результат. Зато версию он отработает полностью и сам. По установленным на сегодня данным, других связей, кроме служебных, за исключением разве Слонимского, погибшая не имела. Да и Слонимский… Чего там было больше — личного или служебного? Как сказать.