Тайна двойного убийства

Гусенков, видимо, готов был к ответу. События последних трех дней давали возможность подумать. И все же на вопрос он ответил вопросом:

— Будете записывать?

— А как же? — удивился капитан.

— Тогда договоримся так: пишите протокол, я подпишу. С моих слов, конечно, с моих слов, — заторопился он, видя недоумение Ермакова, — подпишу вам протокол, а потом… — и замолчал, повертел головой на тонкой шее, махнул рукой и добавил: — Видно будет потом.

Прав был капитан, Гусенков все продумал. Рассказывал без запинки, все детали сходились, все стыковалось прекрасно. И выходило, что привез в цех бижутерии партию женских сапожек из коричневой замши неизвестный, который представился новым экспедитором. Сказал, что Поддыхов распорядился лишь расписаться в накладной и дать ему трех женщин побойчее, чтобы помогли в деле. Не подозревая о криминале, Гусенков выполнил распоряжение председателя. И вся вина его в том, что не перепроверил, доверился незнакомцу. И вот неприятности. О том, что его надули, узнал на совещании у Поддыхова. Деньги за реализацию не видел и вообще не знает, продали сапоги или нет. Только со слов председателя, который устроил ему цунами и обвинил в махинациях.

— Правильно вообще-то меня Роман Григорьевич вычистил, — громко подытожил свой рассказ Гусенков, — надо быть бдительнее, нас опорочить легко. Доброе имя восстановить труднее, — и требовательно добавил, указывая на белые линованные бланки протоколов, лежащие на столе, — пишите, пишите.

Все это было по меньшей мере странно, и Ермаков, чувствуя неладное, быстро заполнил и протянул Гусенкову протокол. Не читая, тот подписался, достал из кармана записную книжку, вырвал листочек, нахмурив лоб, написал что-то, загораживая листок ладошкой, и подал вместе с протоколом.

Прочесть текст записки было делом одной секунды, и капитан не удержался от возгласа:

— Слонимский?!

Подняв на Гусенкова глаза, он увидел, что тот укоризненно качает головой, и тонкий длинный палец Гусенкова был так прижат к тонким губам, что они совсем смялись и превратились в одну сплошную серую полоску.

Митятин

Следующим был Митятин. Вытер крупную совершенно лысую голову несвежим мятым платком, небрежно сунул его в карман мешковатого пиджака. Хукнул, как перед прыжком в холодную воду, сцепил в замок пухлые руки, бросив их на столик перед собой, и повернул отечное лицо к Ермакову, ожидая вопросов. Набрякшие красноватые валики под глазами выдавали стойкое нездоровье Митяти-на.

За окном слегка потемнело, где-то далеко погромыхивало — явно готовилась гроза, шла сюда, прогоняя солнце и духоту легким ласковым ветерком, который уже начал пошевеливать бумаги на поддыховском столе.

Ермаков прижал бумаги папкой, со вздохом глянул, в окно, подумав, что дождь хоть и нужен, но совсем ему некстати. Предстоящая работа дождиком не облегчалась. А впрочем, может быть, дождь загонит под знакомый кров нужных ему людей, и тем как раз поможет.

Итак, Митятин.

После первого же вопроса на свет снова появился огромный платок и прикрыл вместе с лысиной часть лица.

Неожиданно высокий для крупного тела голос Митяти-на был растерянным:

— На совещании в то злополучное утро Гусенков утверждал, что ничего не знает о продаже бракованной партии. Почему? Направили партию строго по документам, которые можно поднять. Я накладные подписывал, как и акты на брак. За них отвечаю. Правильные они.

Платок сполз и прикрыл губы, приглушил звенящие нотки:

— А больше я ничего не знаю. Поддыхов разбирался сам.

— Документы вы подписали, а кто вывез обувь в цех бижутерии?

— Говорю вам, не знаю. Кладовщика надо спросить, он отпускал.

— Вы не интересовались сами-то?

Помявшись Митятин выдавил:

— Д-да… Интересовался. Но Злоказова знать надо. Ничего он мне ясного не сказал.

— И все же? — настаивал капитан.

— Он ответил, что снабженцы вывезли.

— Точнее, точнее.

— Не знаю я. Снабженцы, сказал, и все. А кто — не уточнял. Поговорите с ним сами, узнаете, что это за тип. С ним не разговоришься.

Платок вспорхнул на лысину и затрепетал, словно водруженное знамя.

В наступившей паузе Ермаков ощутил вдруг свое бессилие перед создавшейся ситуацией. Что он, в самом деле, вцепился в злосчастные эти сапоги?! Пусть разбирается Волна, есть тут криминал или, может, даже и нету. Все, больше тратить время попусту он не будет. Мало ли что показалось вначале!

Такая тонкая ниточка тянулась от всех допросов к погибшей, что того и гляди порвется. Может, прав Поддыхов, уверяя, что Росина на совещании не присутствовала случайно. А скорей всего, хотел председатель в узком кругу разобраться с накладной, протокол был ни к чему, вот и выдворил чересчур ретивую секретаршу.

Ермаков ухватился за эту догадку, и нетерпеливый жест выдал его намерение.

Странно, но едва Митятин уловил утрату интереса к своей особе, он забеспокоился. Перестал терзать злополучный платок и первым прервал паузу: