Тайна двойного убийства

— Но, — попыталась я опять вклиниться в быстрый монолог.

— Никаких "но”, Наташа, — торопливый голос стал сердитым, — Слонимский попал в больницу после допроса, Ермаков его отправил с сердечным приступом. И — смерть. Наташа! Будь осторожна, но начинай действовать, начинай! У тебя сегодня день пропал, я знаю. Как ты можешь, Наташа?! Вторая смерть, и они связаны, я уверен, что же вы с Ермаковым, честное слово! — Волна задохнулся от возмущения, и я успела задать свой вопрос:

— Да ты мне толком скажи хоть, кто этот Слонимский, как в дело попал?

— Юрист кооператива, мужик тертый, то и странно, что его объегорили. И друг Росиной. Интимный. Кажется, так это называется, если культурно. А вот как он в дело попал, узнавай побыстрее. Да я ведь тебе говорил, — опять рассердился Антон, — ты что, забыла? Машина, отпечатки, последний вечер Росиной. И вот теперь опять они вместе — теперь уж в морге. Наташа, мы тратим время. Нужно, чтобы вскрывал труп Слонимского Гварсия, это очень важно. Ермаков не звонил?

— Нет…

— Ну, вы даете, ребята! — Антон бросил трубку.

Нервозное поведение капитана, обычно спокойного и выдержанного, удивило и насторожило меня. Антон был кругом прав. Первый день расследования прошел у меня совсем бездарно. И Ермаков мне не звонил, и я настойчивости не проявила. Ну что ж, будем исправляться. Я позвонила в больницу, попросила позвать Мастырина и опять удивилась: голос майора был благодушным и спокойным:

— Чего вы всполошились, Наталья Борисовна! Слонимский в морге, сейчас начнется вскрытие. Скажут причину смерти — тогда и волноваться будем. А может, и не будем.

— Прошу не начинать вскрытие без меня. Буду назначать экспертизу — вскрывать труп будет Гварсия. И больничный патологоанатом, конечно. По моему постановлению.

Официальный тон не погасил благодушия моего собеседника:

— Что вы козни видите всюду, Наталья Борисовна! Мне поручили, я и решение приму, а вы отдыхайте спокойно.

Пришлось чуточку повысить тон:

— Слонимский имел прикосновение к убийству, которое расследую я. Судьба его небезразлична следствию. Давайте не будем препираться. Указание следователя вы обязаны выполнить.

— Я вам ничем не обязан и даже не подчинен. Вы занимаетесь своим делом, а я — своим. К начальству моему можете с претензиями, прошу. До встречи.

И положил трубку. Ну правильно, он мне не подчинен. Был бы подчинен, совсем другое дело. Но вот вопрос: чего упирается? Куда спешит? Не все ли ему равно, кто будет вскрывать труп?

Если ему не все равно, мне и подавно. Выдала несколько звонков, Шамиля Гварсию отыскала дома. Недовольства, если оно и было, он не показал, коротко ответив:

— Буду! Только ты постановление мне давай. Уже еду. Без тебя вскрывать не дам. Кое-что скажу при встрече.

Напечатать постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы было делом буквально трех минут, потом мне повезло с такси.

Секционное отделение я знала хорошо — знать бы похуже! В маленькой прихожей встретил меня сердитый Шамиль, и на его громкое приветствие ответила не только я. Приоткрылась дверь, и из секционного зала выскользнула худенькая женщина — больничный патологоанатом.

— Разобрались? — спросила она, едва кивнув мне.

— А чего разбираться, дорогая! Вот следователь, у нее документы и, как говорится, приступим с Богом! — ответил Шамиль.

Мы прошли в тесный кабинетик, где впритык стояли два письменных стола, один из них занимала старая пишущая машинка, за другим сидел майор Мастырин и постукивал пальцами по облезлой полировке.

Я достала постановление, положила на стол перед майором, но он и не глянул на документ. Поднял ладони вверх, резко поднялся.

— Тогда я умываю руки. Привет! — И вышел.

Мы помолчали минутку, потом Гварсия пожал плечами:

— Чего это он, а, Наташа?

— Откуда мне знать? — только и ответила я, удивленная не меньше Шамиля.

Женщина-патологоанатом стала звонить лечащему врачу Слонимского, по больничным правилам нужно было пригласить и его на печальный акт.

— Выйдем, Наташа, — тихонько предложил Шамиль, и мы пошли во двор.

День уже кончался, собирались сумерки. Небо словно нагноилось, розовая опухоль на его краю венчалась желтым, эта желтизна, в которую превратилось солнце, была подвижной и дышащей, как готовый прорваться нарыв. Я зябко повела плечами, отвела глаза от неприятного зрелища. Здесь, где принимают последние страдания ушедшие из жизни тела, другой картины, наверное, и ожидать было нельзя. Скорбное место, скорбные думы, скорбные и видения…

Шамиля небо не занимало, он придержал меня за руку и тихо сказал:

— Наташа, Росину убил морбитал.

— Мор… что?

— Морбитал. Применяется для усыпления животных. В ветлечебнице. Знаешь, там безнадежно больные, страдающие… в общем, безболезненное вечное успокоение животных. Гуманное, так сказать.

— И что? — внутри меня прошлась холодная волна, захватив сердце. Похоже, дело предстоит почище Василининого убийства.

— А то. Когда ты мне сказала о неназначенной инъекции этому больному, что умер, — Шамиль кивнул в сторону секционной, — я подумал, не этот ли яд искать надо? Хорошо, что меня позвала, молодец, Наташа!