Вернувшись в свой небольшой домик поздно вечером, уставший Томас обнаружил в столовой пьющую холодную воду неприветливую Марию, одетую в воздушную ночную сорочку. В скромной комнате кроме простенького стола, за которым она и сидела, пары шатающихся стульев, шкафа с кухонной утварью и печи из красного кирпича ничего не было. Его жена собрала свои некогда густые черные волосы в косу и была нарочито холодна и безразлична. Ее муж, не самый чувственный человек в этом мире, сразу ничего не заметил и, как ни в чем не бывало, стал готовиться ко сну и фазе, необходимой для поддержания рыцарской мутации. Только перед самым уходом в спальню он понял, что потерянная Мария все еще сидит за столом, молча смотря в одну точку на стене, и небольшими глотками отпивает воду из широкой чаши. Он вдруг вспомнил опытного Нильса, который больше всего на свете остерегался не озверевших мутантов Арогдора, а хрупких, но молчащих женщин. По его словам, даже у безжалостного Джавера начинали трястись все четыре руки от такой леденящей кожу картины.
– Все хорошо, дорогая? – предельно аккуратно спросил он, пытаясь осторожно прикоснуться к ее лежащей на столе руке.
– Все потрясающе, – как гром среди ясного неба прогремело в доме, и Мария раздраженно убрала руку.
– Точно? – предвкушая беду, уточнил наивный Томас, надеясь, что ему все-таки показалось.
– Точно, – прогремело еще раз в ответ, и бесстрашный рыцарь понял тщетность своих безнадежных надежд.
– Тогда пошли спать, милая моя, – попытался провести ловкое тактическое отступление искусный трибун, вложив в свой грубый армейский голос столько нежности и заботы, сколько не было у беременных кошек всего Парфагона.
– Пошли, – улыбнулась ему жена.
Получив утвердительный ответ, расслабившийся Томас выдохнул, после чего спокойно отправился в их крошечную спальню. Потеряв таким глупым образом жизненно важную бдительность, наивный мужской разум воина немедленно и горько поплатился:
– Не поняла! Ты куда?
– Спать. Мы же пошли спать?
– Где ты сегодня снова шлялся?
– Когда ты это прекратишь? – разочарованно предчувствуя нескорое занятие укрепленной позиции в теплой кровати, воскликнул окружаемый и раненый боец.
– На глазах у всего города! По Стене! – окончательно замкнула убийственное окружение вероломного противника коварная жена. – Ты вообще думаешь обо мне?
– Мария…
– Как на меня все смотрят? Что они думают?
– Тебе не о чем переживать. Это просто общение.
– Я – твоя жена. Так? – встала она, грозно смотря на мужа.
– Так.
– Зачем ты проводишь все время с этой тварью, а не со мной?
– Это дела. Часть работы. Не называй ее так!
– Какой работы? Ты соображаешь, что делаешь со мной и нашей семьей? Зачем ты меня позоришь?!
– Так, прекрати.
– Я больше не могу терпеть это унижение, Томас!
– Прекрати, говорю.
Обозленная Мария начала быстро ходить по комнате, сжав похудевшие кулачки и все время бросая бешеный взгляд с одного предмета на другой:
– Я старалась быть терпима, но ты переходишь грани и уже открыто наглеешь.
– Хорошо. Что ты хочешь сейчас?
– Ты говоришь, что это просто общение?
– Да, так и есть.
– Раз я твоя жена, ты обязан мне рассказать, как оно происходит.
– Что, все рассказать?
– В деталях.
– Мария, ну это же бред!
– Любишь меня?
– Конечно.
– Ты хочешь меня сохранить?
– Я не знаю, как вообще можно без тебя жить.
– Тогда тебе придется все рассказать, – облегченно вздохнув, парировала супруга, снова присаживаясь на скрипящий деревянный стул.
Не имея другого выбора, пойманный с поличным Томас был вынужден доложить все. Причем честно, открыто, в мельчайших подробностях, которые, как ему казалось, ничего не значат и не решают, но почему-то въедливую Марию интересовали в первую очередь. Он ей рассказывал о том, где они были и о чем говорили, а она спрашивала об одежде Элизабет, ее поступках, эмоциональных реакциях и даже движениях рук, что ему казалось полной несуразицей и страшной глупостью.
– Ах, эта гнусная малолетка! – подытожила жена допрос беспечного мужа.
– Ты о чем?
– Ты – слепая деревенщина, Томас. Ты всегда им был.
– Между прочим, я почти главнокоман…
– И что? Ты можешь выигрывать войны, но проиграть любой дуре. Ты совсем нас не чувствуешь.
– Что же я такого не чувствую?
– Тебя используют.
– Кто? Зачем?
– Ты что, поверил, что ей интересен?
– Я?! Интересен?
– Да, да. Это хитрая девочка обводит тебя, дуралея, вокруг пальца, причем делает это настолько неумело, что я поражаюсь, как ты ничего не замечаешь. Что за пелена на твоих глазах? Где твой рассудок, Томас? Какой из тебя главнокомандующий? Ты дурак!
Дерзкая Мария до черноты разозлила своего проглотившего язык мужа такими резкими выводами, но сама вместо сверлящей ревности стала больше переживать за их совместную безопасность. Если уж за него взялись через всеми оберегаемую как зеницу ока принцессу, то что за серьезная и опасная игра его поглотила?