Тайна Элизабет

Хотя как женщине ей было обидно до слез, что ее родной и так выстраданный супруг очевидно испытывал яркие эмоции по отношению к хитрой Элизабет, Мария все равно почувствовала умиротворение. Несмотря на душевную боль, ей было в определенной степени даже приятно осознавать, что ее единственная соперница – это не какая-то уродливая городская потаскуха, не освоившая фазу, а почти святая дочь короля, принцесса Парфагона! Она была действительно так красива, что вряд ли можно было винить нормального мужчину за такой невинный проступок, как мельком взглянуть на это белоснежное чудо и помечтать о чем-то недозволенном. Да будь Мария сама мужиком, то уже давно не думала бы ни о чем другом! Стойкий Томас даже молодец, что так хорошо и долго держался. При взгляде на восхитительную Элизабет даже половина женщин ловили себя на странном удовольствии от разглядывания ее нежного тела и утонченного безупречного лица. Что тут взять с беспомощных и бестолковых идиотов мужчин?

Кроме того, неглупая Мария хорошо понимала, что беспокоиться было не о чем. Дурной Томас мог испытывать сколько угодно влечения к прекрасной юной девочке, но у той не было никаких ответных чувств. Она явно его лишь использовала в неизвестных целях, и потому ей было плевать на него по существу. Рано или поздно, он будет жестоко отвергнут, ведь в реальности на Томаса никто не претендует! Эта успокоительная мысль вернула Марии едва не утерянную надежду на свое заслуженное маленькое женское счастье, над которым она столько лет так тщательно работала, аккуратно оберегая своего лучшего на свете мужчину от всех тех страшных глупостей, которые он мог совершить, ненароком свернув с давным-давно показанной ему единственно верной дороги.

* * *

Действительно обозлившись на Марию, оскорбленный ее идеей, Томас лишь быстрее принял судьбоносное решение, которое в его разуме, на самом деле, уже давно сформировалось, и лишь некая внутренняя преграда не давала возможности признаться в этом самому себе. Он решил, что натерпевшаяся ужасов жена просто из ревности придумывает различную чушь, чтобы поссорить его с бесценной Элизабет и вернуть его угасающий интерес. Вспоминая невинные и бездонные голубые глаза принцессы, он видел в них столько чувственности и искренности, что даже не допускал возможности обмана. Он знал, что она жесткая. Он знал, что у нее нет сострадания. Но это касалось только тех глупых пешек внизу, которыми, не глядя, разменивались в интересах поддержания работы общего механизма надежного контроля огромной Селеции. Да и как она могла, такая юная, иметь столько хитрости и навыков общения, что смогла обвести вокруг пальца видавшего виды Томаса, которому уже исполнилось целых двадцать четыре года?

Уже на следующий день после неприятной ссоры он пришел в замок, чтобы искренне присягнуть Высшему совету и отныне доблестно жить по его правилам. Он еще не знал, как сможет отдавать страшные приказы, из-за которых будут в мучениях погибать ни в чем не повинные люди, но для него лично это был положительный шаг в любом случае. Как он считал, с моральной стороной дела можно будет как-нибудь разобраться. Главное, он будет как рыцарь и воин гарантированно максимально успешен в этом жестоком мире, а его близких не коснуться никакие бесконечные передряги и лишние риски, с которыми он все равно ничего не сможет поделать.

Поскольку визит к заждавшемуся Альберту был внезапный, без какого-либо предупреждения, набравшегося смелости Томаса попросили недолго подождать короля во внутреннем саду, где он уже не раз ожидал Элизабет. Там, в окружении четырех стен с красивыми резными ставнями на окнах, тихо журчали мраморные фонтаны, а невысокие кипарисы создавали причудливые лабиринты между цветочных клумб, редких и небольших яблонь, крошечных прудов и уютных беседок. Присев на одну из деревянных лавочек у миниатюрного озерца, взволнованный Томас с интересом наблюдал в кристально чистой воде красных рыб размером с локоть, проплывающих под крохотным мостиком то в одну, то в другую сторону, словно в поиске выхода из этого райского места.

– Дорогой друг, – кто-то окликнул его сзади.

Оглянувшись, он увидел добродушное круглое лицо Питера Калицы, который как всегда был одет в свой серый балахон и подходил к Томасу откуда-то из дальнего угла:

– Вы меня избегаете?

– Я? Что вы, уважаемый канцлер!

– Можно просто Питер.

– Спасибо. Вы были здесь?

– Да. Судя по всему, вы меня снова не заметили.

– Снова?

– Я тут часто бываю. Пару раз пришлось за вами понаблюдать, – ответил, загадочно улыбаясь Капица, посмотрев на незаметный холм во мху.

Покрасневший Томас сразу вспомнил, как прошлый раз пытался неуклюже выловить одну из красивых рыбин, но в итоге лишь сломал небольшую тонкую статуэтку короля у кромки воды. Чтобы скрыть следы преступления, он спрятал ее останки под мхом, надеясь и молясь, что об этом никто и никогда не узнает до конца его дней.

– Ничего интересного не видел, – подмигнул ему Калица.

– Спасибо, Питер, – с облегчение вздохнул вандал.

– У меня есть для вас печальные новости, к сожалению.

– Что-то случилось?