Тайна гадкого утёнка

– Грязная, нечистоплотная птица, - размешивая чай ложечкой, поморщился этот взыскательный господин. - Представляешь, приёмная мать учила меня рыть лапами навоз. Я и мои желтопёрые братцы отыскивали там червей. Я спрашивал: «Зачем? Ведь легче заработать денег и купить насекомых в магазине, в любом количестве». Ответ на это был таким же прямым и незамысловатым, как куриный ум: «В жизни всё пригодится». Что касается, моего приёмного папаши, то это был фрукт. Определённо. Отставной военный. Самый младший чин. Что-то вроде фельдфебеля. Проставляешь, у этого горе-вояки даже не хватило ума дослужиться до поручика. Учил меня кукарекать. Как сейчас помню. И ты знаешь, я старался. Искренне, добросовестно. Пока не надорвал себе связки и не охрип почти на месяц. И самое главное, совершенно некому было объяснить, что я не какой-то там идиот, у которого ноль способностей - о чём мне всякий раз талдычил приёмный родитель… Просто я другой. Лебедь не обязан кукарекать. И вот однажды, когда моё терпение вот-вот готово было лопнуть… я задумал бежать.

– Вы сбежали из приёмной семьи?

– Слушай. На тот момент мне было тринадцать. Почти столько, как тебе. Я сказал себе: «Всё, хватит. Не хочу быть курицей. Дайте мне наконец возможность найти себя и стать тем, кем я изначально являюсь!»

Дальше лебедь рассказал о годах странствий. О том, как он скитался по городам, испробовал множество профессий… Пока однажды ему не улыбнулась удача и он не стал тем, кто он есть: уверенной в себе, всеми уважаемой птицей, обладающей надёжным капиталом.

– Не знаю, возможно, ты уже догадался, зачем я решил свести с тобой знакомство. Я вижу в тебе собрата. Понимаешь, о чём я? И я хочу тебе помочь. Искренне, от сердца.

– Но как и чем вы мне поможете?

– Многим. В первую очередь подбодрить, когда станет особенно тяжело. И потом, я мог бы давать советы. Я стану твоим тайным наставником, учителем жизни. Хочешь? Ты ведь никому не расскажешь обо мне? Умеешь хранить тайны?

– Да.

– Прекрасное качество. Ведь кто ещё, если не такой же, как ты, поймёт тебя лучше других. Гадкий уродец, нескладёха… Ты это уже слышал, не так ли?

– Случалось.

– И случится ещё, и не один раз. До тех пор, пока ты не скажешь себе: «Я лебедь!» Не курица, не утка… Лебедь. Запомни. Все остальные птицы по сравнению с тобой - сор, ничто.

– Но…

– Поверь мне, это так. В тебе течёт благородная кровь.

– Но у меня хорошая, добрая семья.

– Не сомневаюсь. Заботливая мать, строгий, но справедливый отец… Но приглядись к ним получше. Ограниченные создания. Обыватели. Их глупое кряканье, при помощи которого они обсуждают свои суетные делишки, ничтожно, и тебе, возможно, придётся бежать, как мне, чтобы не стать их точной копией. Мальчик мой, нет ничего жальче лебедя, живущего как утка. А теперь ответь, ты что-нибудь знаешь о своих настоящих родителях?

– Нет. Мать оставила меня сразу после рождения.

– И ты не пытался о ней узнать?

– Когда-то хотел вырасти и найти. Но затем перестал об этом думать.

– Почему?

– Мне кажется, если бы она захотела… она сама постаралась бы меня разыскать.

Шёл декабрь. Юрий Никифорович (так звали лебедя) и Кирюша встречались тайком ещё несколько раз. Кирюшин покровитель оказался настолько щедр, что иногда (хотя Кирюша поначалу противился) снабжал мальчика карманными деньгами. Постепенно Кирилл стал принимать это как должное. «Что тут такого? - убеждал он себя. - Юрий Никифорович богат, к тому же добр. К тому же, как он сам сказал, я и он - собратья. Почему бы ему не помочь? У отца денег не допросишься. Ну, разве что иногда под Новый год или в какой-нибудь другой праздник выклянчишь фаунрубль-другой на кондитерскую. Но для этого нужно обязательно потрудиться. „Деньги не даются даром“, - мысленно передразнил Кирюша селезня. - Будто я раб. Прав Юрий Никифорович: утки - жалкие, приземлённые создания. Какого чёрта! Не хочу я быть Ряскиным-Тряскиным! Эта фамилия подходит бедняжке Вилли, но никак не мне. Кто просил записывать меня под ней?!»

Изменения в характере Кирилла стали заметны всем. Дома он стал дерзить. В глазах проскальзывали холодная ненависть и презрение, что особенно пугало мать. Учителя тоже были поражены. «Вашего молодого человека, будто подменили», - говорил Паулине Викторовне бобёр, директор гимназии. «Сама не знаю, что произошло», - печально вздыхала утка.

«Плохая компания, вот что», - сказал как-то селезень. Он был уверен: мальчишка связался с какими-то сорванцами, и те на него дурно влияют.

– Погляди, - доказывал он супруге, - у него полные карманы всяких ирисок и монпансье. Где он берёт деньги? Ты даёшь ему только на обеды.

– Но, Витенька, - боясь признать самое худшее, отвечала утка, - он почти всегда дома. Выходит куда-то, но крайне редко.

– Но ведь выходит же. А зачем? Молчишь? А я, кажется, начинаю догадываться.

Свои подозрения селезень озвучил после того, как у Кирюши появились новенькие стёганные перчатки на ватине. Ими были заменены рукавицы, связанные Паулиной Викторовной.