Тайна Кара-Ташского подземелья

— Во время одной особенно зверской пытки, когда меня уже сжимали когти смерти, последним усилием воли я крикнул: «Гады! Как бы мне хотелось изобразить ваши звериные физиономии, чтобы весь мир узнал, что такое фашизм». «Как? ты художник?» — закричал майор. Я не понял, почему это открытие его так обрадовало. Он приказал прекратить пытки. Меня перенесли в комнату, которая, как я догадался, была приёмной майора, сытно накормили. Здесь-то я и узнал, почему мне была оказана такая «милость». Дело в том, что маленький немец, которого майор звал просто Гансом, добыл где-то оригинал замечательной картины неизвестного художника. Памятники искусства ему нужны были как предмет выгодной торговли. Так вот, эту картину, как я понял из его слов, увидел у майора генерал немецкой армии и решил её взять себе. Майор любезно согласился. С этих пор он, как одержимый, стал искать художника, который бы сделал копию с этой картины. Эту копию он решил подсунуть генералу, а оригинал, сулящий ему огромное богатство, срочно отправить к себе домой. Взять для этого дела немецкого художника он боялся; рано или поздно подлог открылся бы. В моём лице они увидели художника, от которого им легче было избавиться после завершения работы, чтобы таким образом скрыть следы обмана. Вот что так обрадовало этих двух грабителей. Мне принесли подрамник, полотно, краски, материал для грунтовки, и я приступил к делу. Ко мне никто, кроме майора и Ганса, не входил. Во дворе трещали мотоциклы, истошно гудели сирены, сообщавшие об очередном налёте нашей авиации. Я часто подходил к окну, но не видел во дворе ни одной женщины. Меня торопили с работой, и я работал, лихорадочно выискивая выход из этой западни. Но выхода не было. Однажды, занятый работой и размышлениями о побеге, я вдруг услышал лёгкий шум. Через минуту шум повторился. Он исходил из стены, в которую были вделаны большие часы. И тут мне показалось, что у меня начинается галлюцинация. Подобно одностворчатой двери, часы отворились, и в образовавшейся пустоте показалась молоденькая девушка.

«Спокойно, — шёпотом сказала она. — Я ваш друг. Одного из ваших разведчиков захватили немцы, а наши партизаны отбили его у фашистов. Он и сообщил нам о вас. Я никак не могла увидеться с вами раньше. Этот тайный ход, — указала девушка рукой на часы, которые снова заняли своё обычное положение, — открыл мне старый пан, хозяин имения, мы спасли его дочь, и когда ему самому грозила смерть, он указал мне, как открывать и закрывать этот вход в подземелье».

Я передал Надежде Светловой, а это была она, необходимые сведения. Она, в свою очередь, предложила мне план налёта на фашистский штаб. Я его принял без колебаний. Девушка вручила мне пистолет, две гранаты и скрылась. Я смотрел широко раскрытыми глазами на часы. «Тик-так, тик-так, тик-так» как ни в чём не бывало стучал маятник. И если бы не оружие, спрятанное по карманам, я усомнился бы в том, что видел своими глазами. Я так был взволнован, что с большим трудом заставил себя взяться за работу, которая была почти закончена. На другой день утром ко мне вошли майор и Ганс. Они сообщили, что к вечеру приедет генерал за картиной и что необходимо её покрыть лаком, вставить в позолоченную раму, где-то раздобытую Гансом, и повесить на место.

Вечером приехал генерал. И по тому, как все забегали вокруг, я понял, что дела у немцев плохи. Действительно, скоро до меня долетел крик генерала.

«Чем вы занимаетесь, — гремел генерал, — что до сих пор не можете переловить этих красных негодяев? Я вас всех вздёрну на первом дереве, если вы не приведёте мне хоть одного партизана!»

Крик на минуту смолк. Ему что-то ответили.

Через несколько минут за мной пришли. Молча, с налитыми кровью глазами пошёл генерал мне навстречу, расстёгивая кобуру. Больше ждать было нельзя. Я выхватил пистолет и гранату.

«Руки вверх!» — крикнул я.

Враги от неожиданности растерялись.

Партизаны, ждавшие условного сигнала, вскочили через потайной ход в комнату. Фашисты были связаны и отправлены через подземелье в партизанский отряд, а оттуда на самолёте в Москву. Картина, как памятник искусства, была отправлена впоследствии в Центральный музей искусств.

Николай Иванович встал и широко раскрыл окно.

— А ту смелую партизанку Надежду Светлову вы больше не видели? — спросил я.

Николай Иванович улыбнулся.

— Видел. Когда пришёл в отряд, то подошёл к ней и сказал просто: «Спасибо, Надюша, вы настоящая русская девушка». «Я вовсе не Надя, — сказала она смеясь, — Надежда — это моё партизанское имя. Меня зовут Светланой». Я благодарно сжал её маленькие мужественные руки. Вот так.

Николай Иванович подошёл к жене и крепко пожал её действительно маленькие руки.

Я смотрел на двух людей и как будто видел их впервые. Такие простые, обыкновенные люди и вместе с тем — герои.

— А копия с картины, — сказал Николай Иванович, подходя к моей работе, — действительно хороша. Верно ведь, Светланчик? — ласково и тепло улыбнулся он жене.

Она согласно кивнула головой.

РОЖДЕНИЕ ХУДОЖНИКА