Тайна клеенчатой тетрадиПовесть о Николае Клеточникове

Вечером Клеточников встретился с Михайловым, как обычно, в одной из кондитерских на Невском, но на этот раз Михайлов не стал здесь с ним разговаривать, только спросил, все ли в порядке. Клеточников сказал, что все в порядке, он принят в переписчики, и Михайлов, поздравив его с успехом, повел для дальнейшего разговора на какую-то квартиру, в сторону Владимирского проспекта, дорогой объяснив, что отныне, поскольку дело Николая Васильевича становится солидным, нужно радикальным образом изменить характер его, Николая Васильевича, сношений с землевольцами. Никаких кондитерских или портерных, никаких сомнительных квартир, вроде квартиры Арончика, никаких встреч с нелегалами, только с Петром Ивановичем, и притом на вполне безопасной квартире, в условиях, исключающих всякий риск. Такую квартиру землевольцы и решили устроить. Самой квартиры пока еще нет, есть только хозяйка, к ней он и ведет Николая Васильевича. Легально она будет его невестой — этим устраняется много неудобств. Зовут его будущую «невесту» Натальей Николаевной Оловенниковой, девица весьма замечательная во всех отношениях, достаточно сказать, что именно она три года назад, когда готовилась первая землевольческая демонстрация на Казанской площади, вышивала на красном знамени, поднятом тогда, девиз «Земля и воля». При всем том она легальна, подозрений в противозаконной деятельности никогда на себя не навлекала. На роль хозяйки квартиры она согласилась, правда, без большой радости, но это понятно, ведь это для нее будет означать почти полное затворничество, добровольное отречение от всех прочих общественных обязанностей, от общения с друзьями, а она девица с характером весьма общительным. Петр Иванович будет приходить для свиданий с Николаем Васильевичем под видом ее брата, у нее есть взрослые братья. В случае же неожиданной отлучки из Петербурга Петра Ивановича его заменит сама Наталья Николаевна или, может быть, кто-то из тех членов основного кружка, с кем Николай Васильевич уже знаком, может быть Александр Васильевич или Порфирий Николаевич; впрочем, Порфирию Николаевичу теперь едва ли будет удобно это делать, поскольку он без пяти минут родственник Натальи Николаевны: он собирается жениться на сестре Натальи Николаевны, Марии Николаевне, и уже укатил в Орел к невесте венчаться; разумеется, венчаться будет под той фамилией, под которой проживает в настоящее время, — Кошурников. Этот брак — единственное неудобство в положении Натальи Николаевны; впрочем, если подумать, неудобство это может быть обращено на пользу дела: если предложить сестрам, Наталье и Марии, воздерживаться от встреч друг с другом, мало того, отговорить Наталью Николаевну от поездки в Орел на свадьбу сестры, то брак этот в случае провала Порфирия Николаевича нисколько не скомпрометирует Наталью Николаевну, напротив, столь явная холодность в ее отношениях с сестрой, связавшей свою жизнь с революционером, будет свидетельствовать в глазах полиции в пользу Натальи Николаевны. Конечно, некоторый риск остается, но какое же дело обходится без риска? Кстати, сестра Натальи Николаевны хотя и не землеволка, но весьма радикальная особа, под стать жениху. Михайлов говорит все это Клеточникову, чтобы тот представлял себе условия, в которых ему придется действовать, в конечном счете ему решать, подходит ему предложенный план действий или нет. Он вопросительно смотрел на Клеточникова, и Клеточников, подумав, сказал, что ничего против этого плана не имеет.

Они подошли к большому дому у Пяти углов, поднялись на четвертый этаж, здесь, судя по увеличившемуся в сравнении с первыми этажами числу дверей, выходивших на слабо освещенную лестничную площадку, были небольшие квартирки. Михайлов позвонил у одной двери, и дверь тотчас открыла невысокого роста, тоненькая барышня с зажженной свечой, с розовым пылающим лицом над свечой. У нее был такой вид, как будто она стояла под дверью и ждала с нетерпением, когда позвонят. Нетерпение было заметно и в горящем лице, и в резком движении, с каким она распахнула дверь (свеча при этом чуть не погасла) и поспешно отступила в глубь квартиры, чтобы они скорее вошли, и в лихорадочных взглядах, какие она бросала на них, пока они входили.

— Здравствуйте. Так это и есть мой жених? — бесцеремонно спросила она, как только за Клеточниковым закрылась дверь; она рассматривала Клеточникова, как показалось ему, отнюдь не дружелюбно, с каким-то если и не враждебным чувством, то, во всяком случае, с беспокойным, тревожным вопросом, пожалуй, недоумением. Но тут она заметила, что Михайлов сделал большие и сердитые глаза, и поспешила объяснить: — Никого нет, хозяйку я выпроводила, прислуги тоже нет, мы одни. Раздевайтесь, пожалуйста, и пойдемте в комнаты.