Тайна князя Галицкого

— Поглумиться пришел, гнусный прыщ, собака бешеная! Гореть тебе в аду, погань богомерзкая! Чтоб ты сдох в помоях, тварь ничтожная!

— Да что же вы на меня так кидаетесь, князья? — опешил от выплеснувшейся на него ненависти Басарга. — Чего я вам плохого сделал?

— А ты мыслишь, мы не знаем, кто дочь мою из монастыря выкрал, у себя держит и брюхатит, ровно полонянку безродную? Ты Мирославу соблазнил, ты ее обесчестил! — Пока князь ругался, Петр все же дотянулся и пнул Басаргу пяткой по колену. Но подьячий не обратил на это внимания:

— Не силой я ее крал — уберечь от злых языков хотел, от глаз дурных спрятать…

— Соблазнил! — в бессильном отчаянии ударил затылком о бревно князь Александр. — Совратил, и тем еще и похваляешься! Я буду ждать тебя в аду! Я душу пожертвую, чтобы диавол дозволил мне варить тебя в кипящем масле!

— Но если вы моей погибели хотели, зачем в измене признавались? — отступил на полшага от младшего Шуйского Басарга.

— Тебе мало сестру мою бесчестить, во грехе с ней сожительствовать! — выкрикнул уже он. — Так ты еще и во всеуслышание о позоре сем выкрикнуть хочешь? Все наше колено в грязь затоптать!

— Князьям Шуйским супротив царя выйти не позорно, — сказал старший Шуйский. — Мы Ваньки Васильева по происхождению старше выходим. Не он, а мы стола московского достойнее[48]. О тебя же мараться мерзко и противно. Холопы должны были зарезать да голову привезти, чтобы собакам было чего погрызть. Пшел вон отсюда, смердишь!

— Коли так, князья… Уж не обессудьте, что ловчее рабов ваших оказался. Видать, на моей стороне Господь, не на вашей. — Боярин Леонтьев поклонился и отступил прежде, чем Петр Шуйский дотянулся ногой до его головы, вышел из узилища, старательно задвинул толстый тяжелый затвор.

«Да уж, о благословении на брак перед князьями заикаться бессмысленно», — понял Басарга, спускаясь вниз по толстым плашкам.

Однако выходило в итоге так, что на казнь отец и сын собрались пойти ради того, чтобы не выдать их с Мирославой секрета. Более всего, конечно же, опасаясь позора, что ляжет на их семью, на весь род Шуйских, если раскроется любовная связь княжны и худородного боярина. И из нежелания признать, что составили заговор супротив мелкого человечка, недостойного даже простого упоминания рядом с их именем.

Как там сказала Мирослава?

«Честь рода дороже жизни».

Басарга вернулся из Китай-города в Кремль, пересек его в обратном направлении и опять вошел во дворец.

— Уже вернулся? — весело удивился Иоанн. — Не понравилось тебе в погребах Разбойного приказа?

Его окружала большая компания — Басаргу проводили к царю в малую царскую залу, в которой Иоанн часто трапезничал, и сейчас у стола сидели боярин Андрей Басманов, дьяк Иван Висковатый, князь Михайло Воротынский и еще несколько бояр, имен которых подьячий не знал. У разложенных перед государем бумаг хлопотал дьяк Иван Выродков, известный стремительным строительством Свияжска и успешным командованием посошными людьми в обоих крупных походах — и на Казань, и на Полоцк[49]. Похоже на то, что царь не стал откладывать свои планы по Вологде на потом.

— Дозволь о милости просить, государь, — склонился в низком поклоне подьячий.

— Опять о милости, — хмыкнул повелитель. — Ладно, сказывай. Прежнюю просьбу исполнить не смог, может, с этой получится.

— Помилуй князей Шуйских, государь…

Бояре мгновенно затихли. Иоанн прокашлялся:

— Повтори!

— Милости у тебя прошу, государь, для отца и сына Шуйских. Оставь им головы. Верными слугами тебе станут.

— Ну-ка, поднимись, — попросил Иоанн, подходя ближе, посмотрел боярину в лицо: — Помнишь ли ты о том, что они тебя убить хотели и супротив меня измену замыслили?

— Они не изменяли тебе, государь. Они только моей смерти искали. Не люб я князю Горбатому-Шуйскому. На пиру пьяным выше него за столом сел и места опосля не уступал. За то князь от иных бояр насмешки многие терпел. Вот зло и затаил. Князь Михайло Иванович тому свидетель.

— Было дело, государь, помню, — подтвердил Воротынский. — Смеялись после того долго.

— И ныне ты, боярин Леонтьев, просишь милости Шуйским потому, что они токмо тебя убить хотели?

— Да, государь!

В повисшей звенящей тишине дьяк Выродков вдруг громко кашлянул, уронил что-то и полез под стол.

— Посмотрите на истинного христианина, бояре. — Царь подошел к подьячему и хлопнул по плечам, заставив крякнуть от боли. Руки широкоплечего правителя были крепкими на зависть. — Господь велел нам после удара по левой щеке правую подставлять. Он же попытку убийства своего за оправдание душегубу считает!

— Он желал убить меня, и ничего более, — повторил Басарга. — Я на него зла не держу. Помилуй, государь!

— Христианское смирение твое достойно восхищения, витязь! Однако же судья здесь не ты, а я, — сурово ответил Иоанн. — И я убийства верных слуг своих прощать не желаю!