Тайна князя Галицкого

— Хвалишь, ровно отчим домом она тебе стала, — хмыкнул Иоанн. — Нешто горожане уже подмаслить успели? Подарков богатых в году этом ни от кого не получал?

— От архиепископа новгородского Пимена получил, — честно ответил боярин Леонтьев. — Восемь пушек новых. Токмо не для себя, а для обители Важской, дабы при замятне какой отбиться могла. Пимен, государь, арихиерей мудрый и богобоязненный, о чадах своих и храмах заботится. Коли его митрополитом поставить, Церковь наша вздохнет с большим облегчением.

— Андрей Басманов его тоже нахваливает всячески, — кивнул царь. — Видать, человек достойный.

— Дозволь с просьбой обратиться, государь, — решил воспользоваться доброжелательностью повелителя Басарга. — Княжна Мирослава Шуйская после болезни долгой и тяжкой исцелилась полностью. Снова служить тебе и семье твоей желает. Коли ныне известно с точностью, что государыню твою князь Андрей Курбский отравил, стало быть, на ней подозрений не осталось? Возьми княжну снова ко двору!

— Совсем в своей глуши лесной ты от событий последних отстал, витязь, — укоризненно покачал головой Иоанн. — Князь Шуйский-Горбатый в измене признался, с сыном вкупе они предательство затеяли. Казну и планы царские выкрасть он хотел да королю Сигизмунду продать.

— Не может быть! — опешил Басарга. — Не верю.

— Сами признались, боярин, — с некоторым безразличием ответил Иоанн. — Это ведь они на тебя напали, убить хотели и бумаги, тебе доверенные, отобрать. Близость твою к престолу совсем уж скрыть нам не получается. Вот они и подумали, будто ты ценное что-то для меня возишь. Хорошо хоть, что именно, не догадались. В узилище ныне казни ждут.

— Не верю!

— Мне в сие поверить тоже трудно было, — признался царь. — Но сие они мне сами в глаза сказали. Шуйские, Курбский, Бельский, Телепнев… Теперь вот, доносят, именно князья Старицкие Сигизмунда о походе моем на Полоцк загодя упредили. Поражения моего желали. Не моего — Руси православной! — повысив голос, поправился государь. — Устал я от предательства, Басарга. Ни на кого положиться невозможно. Вроде и кланяются, и крест целуют, а опосля яду норовят подсыпать и под меч вражеский подвести! Устал. Бросить хочу гнездо сие грязи и обмана, клятвопреступления и ненависти, бросить со всеми его обитателями. Пусть князья здесь без меня друг друга грызут и в злобе задыхаются. Новую хочу построить столицу, чистую и светлую, от дрязг старых свободную. Может, в ней и найдется место святыне чудодейственной. Может статься, как ты о том мечтаешь, там ее получится на алтарь возложить, и пусть светом своим она всю скверну изгонит и более в пределы города не допустит!

— Нет для новой столицы лучшего города, нежели Вологда, государь, — согласился Басарга. — Центр мира будет достойным местом для твоего трона. Дозволь с князьями Шуйскими увидеться?

— Хочешь в глаза душегубам своим посмотреть? Скажи Висковатому, я дозволил, — мимоходом отмахнулся Иоанн. — Полагаю, надлежит мне сим летом Вологду посетить и планы строительства наметить[46]. Ты же со мной поедешь и в подробностях обо всем расскажешь.

— Благодарю за доверие, государь. Я в приказ Разбойный отлучусь, не осерчаешь?

— Экий ты нетерпеливый! Свои желания выше внимания государева ставишь. — Иоанн пригладил свою плотную окладистую бороду. — Не быть тебе хорошим царедворцем. Ну да что с тобой поделать? Ступай!

Идти до тюрьмы Разбойного приказа было недалеко — через ров в Китай-город, к Варварским воротам[47]. Застенки занимали здесь обширные хоромы: три сомкнувшихся углами высоких рубленых дома вовсе без окон — все они выходили во двор. Дьяка Висковатого на месте не оказалось — видать, на пыточный двор ушел. Однако слова боярина Басарги оказалось достаточно. Раз царь велел — пустили и наверх провели. Туда, где под самой кровлей в низкой клетушке томились прикованные к стенам напротив друг друга князь Александр Шуйский и его сын Петр, совсем еще мальчишка. Лет семнадцать, не более. Одеты они были в простые полотняные рубахи и штаны, сидели босыми — однако же не в грязи, чистыми и не кровавыми. У старшего даже борода выглядела ухоженной, словно недавно расчесывал.

Басарга остановился перед дверью, ожидая, пока писарь разберется с засовом, и прикидывая, как лучше всего начать разговор? Пообещать старому князю заступничество перед царем и помилование в обмен на благословение? На разрешение Мирославе выйти за него замуж? Если такое позволение даст отец — княжна, наверное, спорить не станет, снизойдет. Или просто признаться в любви к Мирославе и пообещать заботиться о ней до конца дней? Хотя, нет! Шуйские ведь, поди, и не знают, что она жива. Считают, будто утопилась. Сперва нужно сообщить, что княжна Шуйская сильно болела и потому никого не могла известить о своем отъезде из обители. Послушница такое право имеет, ничего зазорного.

Однако отец и сын Шуйские сказали все сами. Стоило боярину Леонтьеву шагнуть в узилище, как оба встрепенулись, рванулись вперед, едва не выдернув свои крюки из бревен, а не дотянувшись, попытались пнуть ногами: