Тайна князя Галицкого

Басарга, выпрямившись, стал прислушиваться к разговору. Бояре Илья и Софоний с тревогой переглянулись, Тимофей Заболоцкий тихо выругался себе под нос. Монах же хлебнул хмельного меда, пригладил свою короткую ухоженную бородку и продолжил хорошо поставленным на молебнах голосом:

— Приехала этим годом в Кирилло-Белозерскую обитель княжна одна московская. Уж не ведаю, чем она либо родители ее Всевышнего обидели, однако же видом своим страшна была до нестерпимости. И рябая, и пучеглазая, и тощая, ровно Кощеева невеста, прости меня, Господи. И вы представляете, какой милости она вымолить в сем святом месте пожелала? Любви запросила от добра молодца, да чтобы честной была и бескорыстной!

Ремесленники с готовностью расхохотались, однако монах остановил их взмахом руки:

— Да что же вы ржете, окаянные?! Грешно разве девице юной любви страстной возжелать? Не о том сказываю, о другом речь веду! Угадайте, чем Всевышний на молитвы ее ответил?

— Слепого послал? — тут же догадался один из каменщиков.

— Старика ветхого? — предположил другой.

— Урода такого же, как сама она?

— Больного лишайного?

— Нет, дети мои, даже таких молодцев не смог сыскать для нее Господь на всем белом свете, — уныло развел руками священник. — Настоятель Федор поведал, что Всевышний ее через месяц лучшим местом в свите царской возвысил. Откупился по немощи, ибо молодца для такой бабы даже ему найти не по силам оказалось!

Ремесленники зашлись в оглушительном приступе смеха.

— Наверное, надо… — не выдержал подобного поругания даже миролюбивый обычно Тимофей.

Илья только осклабился и подтянул к себе за краник опустевший бочонок.

Басарга поднялся молча, быстро пробрался к столу рассказчика, аккуратно вынул из рук монаха кружку, снял тафью с его головы и вылил мед на бритую макушку. В наступившей тишине ласково поинтересовался:

— Еще чего рассказать не хочешь?

— Ах ты гнусный прыщ! — Божий слуга вскочил, подхватил посох и попытался с размаху огреть боярина по голове. Но на близком расстоянии сделать это оказалось непросто: Басарга легко отклонился и с наслаждением вогнал кулак в темную бородку. Святоша кувыркнулся через скамью, но почти сразу сбоку заорали: «Бей его!!!» — и досмотреть, как там выглядит монах после преподанного урока, боярин не смог.

Басарга, оборачиваясь на крик, успел увернуться от кулака, снизу вверх ударил в ответ, после чего сзади навалились сразу несколько каменщиков, хватая за руки и за шею, еще трое, мешая друг другу, принялись бить его спереди, но не очень успешно: лицо почти до глаз закрывали лапы висящих сзади ремесленников, а ударов по телу боярин Леонтьев почти не ощущал. Броня и поддоспешник пришлись как нельзя кстати.

Сбоку в толпу врезался Илья Булданин, колотя бочонком куда придется, и отвлек на себя несколько человек, сзади подступил Тимофей Заболоцкий и по очереди оприходовал каждого из висящих на Басарге смердов могучим кулаком по макушке. После такого каменщики сразу обмякали и сползали вниз. Боярин Леонтьев, почуяв облегчение, ринулся вперед, опрокинув увлекшуюся тройку ремесленников и вколотив каждому нос в лицо. За спину он больше не опасался — на Тимофея Заболоцкого простолюдины хоть и напрыгивали, но с опаской, одолеть не надеялись.

Из-под стола наконец-то выбрался монах, вскинул посох, удерживая хватом посередине — и тут в драку вмешался боярин Софоний, громко рявкнув:

— А ну, ш-ша!!! — и взмахом сабли разрубил принесенную служителю Божьему миску с ухой. — Охолонись!

Блеск обнаженного клинка подействовал на драчунов отрезвляюще — махать руками они перестали, хотя кулаки все еще и сжимали и поглядывали друг на друга с ненавистью.

— Стыдись, святой отец! — покачал головой боярин, глядя на монаха. — В игуменах ходишь, а треплешься, ровно баба базарная! Как можно в звании твоем о женщине набожной пакости всякие прилюдно сказывать? И вы тоже, люд православный! Нешто нехристей на ваш век не хватает, меж собой драки затеваете?

— А ты кто таков, чтобы меня стыдить, человече? — повел посохом в его сторону монах.

— Боярин Зорин я, сирота московский. Софонием в церкви нарекли.

— Сирота… — хмыкнул святой отец, однако посох опустил. Попробовал ладонью окровавленные губы, поморщился. — Безбожники окаянные!

— Пошли, братья, — позвал за собой друзей «московский сирота». — Струг наш ужо вниз поехал. Догонять надобно.

— Бояре, бояре! — встрепенулся, пользуясь затишьем, половой. — Гривенник с вас за все!

— Лови! — бросил ему пятиалтынный Басарга. — И векошников корзину к стругу принеси!

Побратимы отступили к гавани, в которой уже качался на воде их маленький корабль. Впрочем, никто из окруживших монаха каменщиков преследовать их не пытался. Слуга из харчевни принес на берег корзину с горячими пирогами.

— Это вам, — поднимаясь на борт, указал холопам на угощение Басарга. — Давай, Тришка, отчаливай!