Тайна леди Одли

В восемь часов Феба поднялась наверх, готовая занять свое место у постели больного, и Роберт Одли ушел в гостиницу «Солнце». Последние три ночи он спал урывками в вагоне поезда или на борту парохода и совершенно выбился из сил. Он проснулся в сумерках и пообедал в той самой маленькой гостиной, где они с Джорджем сидели вместе несколько месяцев тому назад. За обедом ему прислуживал хозяин, он же сообщил ему, что Люк Маркс умер в пять часов дня. «Он отошел неожиданно, но очень спокойно».

Роберт Одли написал в тот вечер длинное письмо мадам Тейлор, подопечной месье Вэла, в Вилленбремейзе, в котором рассказал несчастной женщине, имевшей так много имен и вынужденной носить чужое до конца своих дней, историю, рассказанную ему умирающим.

«Быть может, известие о том, что ее муж не умер в расцвете лет от ее руки, принесет ей облегчение, — думал он, — если только ее эгоистичная душа может чувствовать жалость и сострадание к другим».

Глава 15 Возвращение

Клара Толбойс вернулась в Дорсетшир с известием для отца, что его единственный сын девятого сентября уехал в Австралию, и, весьма вероятно, он жив и вернется домой добиваться прощения отца, которому он никогда не делал зла, за исключением своего супружества, имевшего столь роковое последствие для его юности.

Мистер Харкот Толбойс был в полном замешательстве. Юлий Брут никогда не попадал в такие положения, и, не зная, как из него выйти, действуя своими излюбленными методами, мистеру Толбойсу первый раз в жизни пришлось быть самим собой и признаться, что он испытывал тревогу за сына, страдал после разговора с Робертом Одли и будет от души рад принять бедного мальчика в свои объятья, когда бы он ни вернулся в Англию. Но когда мог он вернуться? И как с ним связаться? Вот в чем вопрос. Роберт Одли вспомнил об объявлениях, которые он давал в газеты Мельбурна и Сиднея. Если Джордж добрался туда живым, то как мог он их не заметить? Неужели его друг остался равнодушен к тревоге Роберта? С другой стороны, возможно, что Джорджу Толбойсу не довелось увидеть эти объявления, а поскольку он путешествовал под вымышленным именем, ни пассажиры, ни капитан корабля не могли опознать его личность. Что же делать? Должны ли они терпеливо ожидать, пока Джордж не устанет от своего изгнания и не вернется к любящим его друзьям, или можно как-то ускорить его возвращение? Роберт Одли был на распутье. Возможно, в том невыразимом облегчении, какое он испытал, узнав, что его друг избежал гибели, он был не способен предвидеть, что же последует за этим счастливым спасением.

В таком состоянии Роберт отправился в Дорсетшир нанести визит мистеру Толбойсу, давшему свободу своим чувствам и зашедшему так далеко, что даже пригласил друга своего сына разделить с ним гостеприимство своего чопорного квадратного особняка из красного кирпича.

Мистер Толбойс испытал лишь два чувства, услышав историю Джорджа: облегчение и счастье при мысли, что его сын спасен, и сильное желание, чтобы госпожа была ЕГО женой, дабы он мог таким образом сделать из нее наглядный пример в назидание другим.

— Не мне порицать вас, мистер Одли, — сказал он, — за то, что вы избавили виновную женщину от правосудия и нарушили таким образом законы нашей страны; могу лишь заметить, что попади эта дама в мои руки, с ней бы так не обращались.

Итак, в середине апреля Роберт Одли вновь оказался под высокими черными елями, куда так часто уносились его мысли после первой встречи с Кларой Толбойс. Теперь в изгородях расцвели примулы и ранние фиалки, а ручьи, скованные льдом так же, как некогда сердце Харкота Толбойса, теперь оттаяли и весело струились в колючем кустарнике под капризным апрельским солнышком.

Роберту предоставили строгую спальню с гардеробной; и каждое утро он просыпался и видел, как солнце ослепительно сверкает сквозь щели квадратных белых ставен и освещает две лакированные урны, украшающие изножье его голубой железной кровати, пока они не начинали сверкать, словно крошечные бронзовые лампы римских времен.

Визит к мистеру Харкоту Толбойсу был скорее похож на возвращение в детство и школу. Те же незашторенные окна, узкие коврики у кровати, тот же лязгающий звонок каждое утро, тот же непреклонный слуга, вплывающий в длинную столовую; одним словом, дом Толбойсов был очень похож на частное учебное заведение для сыновей джентльменов, готовящих себя к церкви и армии.

Роберт Одли просыпался от резкого звука колокольчика и умывался при беспощадном свете утреннего солнца, яркого, но не греющего. Он подражал мистеру Харкоту Толбойсу, принимая по утрам холодный душ, и выходил, такой же подтянутый и посиневший, как и сей джентльмен, когда часы били семь, чтобы присоединиться к хозяину дома в его утренней прогулке под елями.