Мистер Толбойс был не такой человек, чтобы горько причитать, теряя своего гостя, но он сердечно высказался, прощаясь с Робертом.
— Мы с вами неплохо ладили, мистер Одли, — сказал он, — и вы были вполне довольны порядком, заведенным в нашем доме; более того, вы приспособились к нашим маленьким домашним правилам, и я не могу не сказать, что мне это очень приятно.
Роберт поклонился. Как благодарен он был счастливой удаче, что ни разу не позволила ему проспать утренний колокольчик.
— Надеюсь, что поскольку мы так замечательно ладили с вами, — продолжил мистер Толбойс, — вы окажете мне честь и повторите свой визит в Дорсетшир, когда бы ни пожелали. Мы сможем поохотиться, и мои арендаторы окажут вам всяческое внимание, если вы пожелаете захватить с собой ружье.
Роберт искренне отозвался на эти дружеские предложения. Он признался, что изо всех занятий на земле для него нет ничего лучше охоты на куропаток и он будет счастлив воспользоваться предложенным ему гостеприимством. Он не мог не взглянуть на Клару при этих словах. Она опустила ресницы, и легкий румянец озарил ее лицо.
Это был последний день молодого адвоката в раю, его ожидали долгие дни и ночи, недели и месяцы, прежде чем наступит первое сентября и у него будет предлог вернуться в Дорсетшир. А тем временем розовощекие юные сквайры и толстые сорокавосьмилетние вдовцы окажутся в более выгодном положении. Неудивительно поэтому, с каким угрюмым отчаянием размышлял он об этой мрачной перспективе и был неважной компанией для мисс Толбойс в это утро.
Но вечером после обеда, когда солнце клонилось к западу, и Харкот Толбойс заперся в библиотеке со своим адвокатом и одним из арендаторов, мистер Одли немного успокоился. Он стоял рядом с Кларой у высокого окна в гостиной, созерцая, как сгущаются сумерки, а розовый свет становится ярче по мере угасания дня. Он наслаждался этой тихой беседой наедине, хотя тень экспресса, который должен был увезти его в Лондон на следующее утро, омрачала его радость. Он не мог не быть счастлив с ней рядом: забыв о прошлом, без страха глядя в будущее.
У них была одна, все та же тема для разговора — ее пропавший брат Джордж. В этот вечер она говорила о нем грустным голосом. Могла ли она не печалиться при мысли, что если он жив — а ведь она даже в этом не была уверена — то скитается где-то в одиночестве, вдали от всех, кто любит его, и его ни на минуту не покидало сознание своей погубленной жизни. Так говорила она о нем в тишине сумерек, и слезы дрожали на ее ресницах.
— Я не могу понять, как отец смирился с отсутствием моего бедного брата, — промолвила она, — ведь он любит его, мистер Одли, ведь и вы, должно быть, заметили, что он действительно любит его. Но я не могу понять, как покорно принимает он его отсутствие. Будь я мужчиной, я бы поехала в Австралию, нашла его и вернула домой, если его еще можно найти среди живых, — добавила она упавшим голосом.
Она отвернулась от Роберта и посмотрела на темнеющий небосклон. Он положил свою ладонь на ее руку. Она сильно дрожала, так же, как и его голос, когда он заговорил.
— Могу ли я поехать искать вашего брата? — спросил он.
—
— Неужели вы думаете, Клара, что любая жертва может быть слишком большой для вас? Неужто вы думаете, что я откажусь от поездки, если буду знать, что вы встретите меня по возвращении и поблагодарите за верную службу? Я объеду Австралию из конца в конец, чтобы найти вашего брата, если вы пожелаете, Клара, и не вернусь без него.
Он опустил голову. Она не сразу ответила ему.
— Вы так добры и великодушны, мистер Одли, — промолвила она наконец, — и это слишком щедрое предложение. Но… это невозможно. Какое право имею я принимать такую жертву?
— По праву, делающему меня навеки вашим верным рабом. По праву любви, которую я испытываю к вам, Клара, — воскликнул мистер Одли, падая на колени — довольно неуклюже, надо признаться, — и покрывая мягкую белую ручку, найденную им среди складок шелкового платья, страстными поцелуями.
— Я люблю вас, Клара, — произнес он, — я люблю вас. Вы можете позвать отца и выгнать меня из дома, если хотите, но я буду вечно любить вас.
Маленькую ручку забрали от него, но не отдернули сердито, и она на секунду легко коснулась его темных волос.
— Клара, Клара! — умоляюще шептал он. — Могу ли я ехать в Австралию искать вашего брата?
Ответа не было. Не знаю, каким образом это случается, но едва ли есть что-нибудь более чудесное, чем молчание в таких случаях. Каждое мгновение нерешительности — молчаливое признание, каждая пауза — нежное объяснение в любви.
— Поедем вместе, любимая? Как муж и жена? Поедем вместе, моя любовь, и вернем домой нашего брата?