Тайна леди Одли

Но они обычно прогуливались втроем, и третьей была Клара Толбойс, которая шла рядом с отцом прекраснее самого утра — ведь оно иногда бывало пасмурным, в то время как Клара — всегда свежа и красива, в своей широкополой соломенной шляпе с развевающимися голубыми лентами, один дюйм которой мистер Одли счел бы самым достойным украшением, когда-либо красовавшимся в петлице избранника.

На этих утренних прогулках часто говорили об отсутствующем Джордже, и Роберт Одли редко занимал свое место за длинным столом, не вспомнив о том утре, когда он в первый раз сидел в этой комнате, рассказывая о своем друге и ненавидя Клару Толбойс за ее холодное самообладание. Теперь он знал ее гораздо лучше — она самая благородная и прекрасная изо всех женщин. Но знает ли она, как дорога другу ее брата? Роберт иногда удивлялся, как это он до сих пор не выдал себя; как любовь, оказавшая на него такое магическое влияние, не заявила о себе нечаянным взглядом, дрожью в голосе, который изменял ему в разговоре с ней?

Однообразие жизни в доме нарушалось время от времени церемонными обедами, на которые собирались сельские жители; и случайными вторжениями утренних посетителей, бравших гостиную штурмом и удерживавших ее около часа, к полнейшему замешательству мистера Одли. Этот джентльмен испытывал весьма злорадные чувства к розовощеким молоденьким сквайрам, являвшимися обычно со своими мамашами и сестрами.

Ведь невозможно, чтобы эти молодые люди могли встречаться взглядом с карими глазами Клары и дико не влюбиться в нее, и поэтому Роберту ничего не оставалось, как яростно ненавидеть их как нахальных соперников. Он ревновал ко всем, кто появлялся в поле зрения этих спокойных карих глаз; ревновал к толстому сорокавосьмилетнему вдовцу, пожилому баронету с пышными бакенбардами, к почтенным женщинам по соседству, которым Клара Толбойс оказывала помощь; к цветам в оранжерее, отнимавшим у нее там много времени и отвлекавшим ее внимание от него.

Поначалу они были весьма церемонны друг с другом и становились близки и дружны, лишь когда говорили о злоключениях Джорджа; но мало-помалу между ними возникла тесная связь, и прежде чем истекли первые три недели визита Роберта, мисс Толбойс сделала его счастливым, серьезно взявшись за дело и отчитав его за ту бесцельную жизнь, что он вел так долго, и малую пользу, которую он принес, несмотря на данные ему Богом таланты и возможности.

Как приятно, когда тебя наставляет на ум любимая женщина! Как приятно умалять себя перед ней! Как чудесно намекнуть, что, если бы его жизнь была посвящена кому-нибудь, он мог бы стремиться стать кем-то получше, чем бездельником и праздношатающимся на гладких дорожках, никуда не ведущих; что осчастливленный узами, которые сделали бы осмысленным каждый час его существования, он действительно мог бы честно и неуклонно продолжать сражаться.

— Неужели вы думаете, я вечно буду читать французские романы и курить мягкий турецкий табак, мисс Толбойс? — спрашивал он. — Неужели вы думаете, что не наступит день, когда мне станут отвратительны мои пенковые трубки, французские романы покажутся глупее, чем обычно, а жизнь — таким унылым однообразием, что я не пожелаю так или иначе избавиться от этого?

С сожалением замечу, что пока сей лицемерный молодой адвокат продолжал разглагольствовать в том же упадническом духе, мысленно он уже сдал позиции холостяка, включая все издания Мишеля Леви и полудюжину инкрустированных серебром пенковых трубок, увольнение на пенсию миссис Мэлони и выложил две-три тысячи фунтов на приобретение нескольких акров зеленого кустарника и ровной лужайки, окружающих то, что должно было стать сказочным коттеджем, чьи освещенные решетчатые окна виднелись бы из беседок, увитых миртом и ломоносом, и отражались в пурпурной глади озера.

Конечно, Клара Толбойс не могла знать, к чему вели эти горестные жалобы. Она советовала мистеру Одли много читать и серьезно подумать о своей профессии, и начать жизнь заново. Быть может, она звала его к суровой жизни, полной труда и прилежания, в которой он должен стремиться быть полезным своим ближним и завоевать себе репутацию. Мистер Одли чуть не сделал кислую мину при мысли о подобном безрадостном будущем.

«Я бы сделал это, — думал он, — если бы был уверен в награде за свой труд. Если бы она приняла завоеванную мной репутацию и поддерживала меня в борьбе своей преданной дружбой. Но что, если она пошлет меня в эту битву, а сама выйдет замуж за какого-нибудь неуклюжего сквайра?»

Будучи от природы нерешительным, без сомнения, мистер Одли мог бы очень долго хранить свою тайну, боясь заговорить и нарушить очарование неизвестности, пусть и не полное надежд, но и не совсем безысходное, если бы он не испытывал искушения поддаться порыву и признаться ей.

Он находился уже пять недель в Грейндж-Хит и чувствовал, что из уважения к приличиям не мог оставаться дольше, поэтому в одно майское утро он упаковал свой чемодан и заявил о своем отъезде.