Леди Одли сидела в роскошной гостиной при свете восковых свечей и огня, пылающего в камине. Темно-фиолетовое платье ярко выделялось на фоне узорчатых янтарно-желтых подушек, вьющиеся золотистые волосы падали на плечи. Все вокруг свидетельствовало о богатстве и роскоши, и неуклюжий конюх, явившийся на зов миледи, выглядел здесь совершенно не к месту. Когда миледи объяснила ему, что хочет сделать для своей верной горничной, Люк лишь почесал круглую голову. Она ожидала, что жених Фиби, каким бы неотесанным он ни был, поблагодарит ее за щедрость, однако тот стоял, набычившись, и молчал, а Фиби сгорала от стыда.
– Поблагодари миледи, Люк, – робко попросила девушка.
– За что мне ее благодарить? – сердито ответил жених. – На пятьдесят фунтов пивную не откроешь. Дайте хотя бы сто, миледи.
– И не подумаю, – негодующе сверкнула глазами леди Одли. – Откуда такая наглость?
– А я бы на вашем месте подумал, – со скрытой угрозой в голосе отозвался Люк. – Гоните сто фунтов.
Леди Одли встала и сверлила его взглядом, пока Люк, смутившись, не опустил глаза, а затем подошла к девушке и высоким пронзительным голосом, как всегда в минуты наивысшего душевного напряжения, воскликнула:
– Фиби Маркс, ты ему рассказала!
Девушка упала ей в ноги.
– Простите, простите меня! – вскричала она. – Он заставил меня силой! Если бы не это… Я бы ни за что…
Глава XV. Настороже
Стояло хмурое ноябрьское утро. По оврагам стелился желтый туман; стадо коров на ощупь брело по дороге, животные бестолково натыкались на голые живые изгороди, то и дело рискуя оступиться и угодить в канаву. Деревенская церковь маячила вдали призрачным бурым пятном, каждая извилистая тропка, каждая дверь, каждая труба, каждый ребенок и каждая собачонка, отставшая от хозяина, смотрелись в окутавшей их полумгле таинственно искаженными. В это самое утро Фиби Маркс и ее кузен Люк, пройдя через церковный двор, предстали перед дрожащим от холода священником (утренний туман пропитал сыростью его облачение до последней складочки), сердитым оттого, что жених с невестой заставили его ждать целых пять минут.
Люк Маркс, облаченный в плохо сшитый воскресный костюм, смотрелся ничуть не лучше, чем в повседневной одежде, меж тем как Фиби в светло-сером шелковом платье (миледи надевала его всего лишь пять или шесть раз, прежде чем подарить любимой компаньонке) выглядела, по словам немногочисленных свидетелей, настоящей леди.
Правда, чрезвычайно тусклой леди, надо сказать. Природа и без того пожалела для нее красок, а в хмуром свете туманного ноябрьского утра она превратилась в бледную тень с размытыми очертаниями, и суеверный прохожий запросто мог принять ее за призрак другой невесты – усопшей и похороненной в церковном склепе.
Мистер Люк Маркс, виновник торжества, не обременял свой ум лишними размышлениями. Он получил руку своей избранницы, а вместе с нею и предмет своих мечтаний – трактир. Миледи дала ему семьдесят пять фунтов, чтобы он мог перекупить право на владение маленьким постоялым двором в глухой деревушке под названием Маунт-Станнинг вместе со всем имуществом, включая запасы пива и крепких напитков.
Ветхое, полуразрушенное строение стояло на вершине холма, открытое всем ветрам, окруженное пятью чахлыми тополями, вытянувшимися вверх слишком быстро, чтобы набрать силу. Их жиденькие кроны не прикрывали стен убогого заведения, носившего гордое название «Касл»[3]
, а скорее подчеркивали их беззащитность перед любым ударом стихии.Жестоко пользуясь неограниченной властью, на холме хозяйничал ветер. Он трепал и ворошил низкие соломенные кровли надворных построек и конюшен, пока те не согнулись и не съехали вперед, точно надвинутая на низкий лоб шляпа деревенского хулигана; стучал дребезжащими деревянными ставнями по узким оконным переплетам, пока те не обветшали и не повисли на ржавых петлях; повалил голубятню и сломал флюгер, дерзко установленный жалкими людишками, чтобы измерять его силу. Ни во что не ставя любую деревянную решетку, ветку плюща, крошечный балкончик, любое скромное украшение, ветер рвал и сметал их в презрительной ярости; он сотрясал опушенные мхом выцветшие стены, крушил шаткие постройки и уносился прочь, пронзительным свистом возвещая миру о своей разрушительной мощи.
Упав духом в неравной борьбе с могущественным врагом, удрученный бывший владелец трактира предоставил ветру полную свободу, и «Касл» постепенно приходил во все более плачевное состояние.