Несмотря на разруху, заведение не испытывало недостатка в клиентах. Дюжие гуртовщики останавливались пропустить стаканчик за барной стойкой; по вечерам фермеры побогаче собирались потолковать о политике, сидя в обшитой деревянными панелями гостиной с низкими потолками, пока их лошади жевали подозрительную смесь плесневелого сена и вполне сносных бобов в покосившихся стойлах; временами сюда заглядывали даже участники охоты из Одли-Корта – утолить жажду и покормить лошадей. Однажды там состоялся незабываемый обед на тридцать персон, и хозяин постоялого двора чуть умом не тронулся от оказанного доверия. Так что не отличавшийся чувством прекрасного Люк Маркс, став владельцем постоялого двора в Маунт-Станнинге, считал, что ему повезло.
В тумане молодоженов поджидал фаэтон. Несколько сельчан, знавших Фиби с детства, собрались в церковном дворе, чтобы пожелать молодым счастья. В светлых глазах девушки стояли слезы, и раздраженный глупым проявлением чувств жених проворчал:
– Чего ревешь? Не хотела идти за меня, так и сказала бы. Ведь не убил бы я тебя!
При этих словах Фиби вздрогнула и плотнее запахнула шелковую накидку.
– Замерзла небось в этом наряде, – заметил Люк, недобро уставившись на дорогое платье, и добавил: – Расфуфырилась, чисто барыня! Мне шелка не по карману, так что забудь.
Он усадил дрожащую девушку в фаэтон, закутал в длинное пальто из грубого сукна и погнал лошадей сквозь густой туман, сопровождаемый нестройным улюлюканьем деревенских зевак.
На место Фиби выписали из Лондона новую горничную, манерную девицу с большим самомнением, которая ходила по дому в черном атласном платье и чепце с розовыми ленточками, жалуясь на скуку.
Под Рождество старый особняк заполонили гости. Комнату с гобеленами занял соседский помещик с толстухой женой. По длинным коридорам носились хихикающие девицы. Молодые люди выглядывали в зарешеченные окна, наблюдая за облаками, гонимыми по небу южным ветром. В просторных старых конюшнях не осталось ни одного свободного стойла. Во дворе устроили импровизированную кузницу для перековки гунтеров – охотничьих лошадей. Беспрестанно тявкали собаки.
На верхнем этаже толпились чужие слуги. В каждом окне, под каждым коньком ломаной крыши стояла свечка, мерцавшая в зимней ночи, и запоздалый путник, привлеченный мельканием огней и шумом, мог легко повторить ошибку молодого Чарлза Марлоу[4]
, принявшего гостеприимный особняк за добрую старую гостиницу – из тех, что исчезли с лица земли одновременно с почтовыми каретами, когда измученные старые клячи совершили последнее печальное путешествие на живодерню.Среди гостей, прибывших в Эссекс на охотничий сезон, был и наш старый знакомый – мистер Роберт Одли. Он привез с собой полдюжины французских романов, ящик сигар и три фунта турецкого табаку.
Верные традициям молодые охотники толковали за завтраком о потомстве Летучего Голландца и Вольтижера, вспоминали славные семичасовые скачки через три графства и тайное возвращение домой глубокой ночью. Они выскакивали из-за накрытого стола, не дожевав холодный ростбиф, чтобы поглазеть то на лошадиные бабки, то на чью-нибудь растянутую руку, то на жеребца, которого только что привели от ветеринара. Роберт сидел особняком и, скромно жуя тосты с джемом, не принимал участия в общей беседе.
Молодой адвокат прихватил с собой в Эссекс двух собак. Сельский джентльмен, отваливший полсотни фунтов за пойнтера и не посчитавший за труд съездить за две сотни миль только ради того, чтобы посмотреть выводок сеттеров, прежде чем заключить сделку, поднял на смех несчастных шавок, из коих первая, прежде чем обосноваться в адвокатских апартаментах, проследовала за Робертом через всю Ченсери-лейн и прошла половину Холборна, а вторую, едва живую, он вырвал из рук уличного торговца, который над ней издевался. Роберт позволял им лежать под своим креслом в гостиной к вящему негодованию миледи, которая, как известно, терпеть не могла собак, и все, кто гостил в те дни в Одли-Корте, смотрели на племянника баронета как на безобидного сумасшедшего.
В прошлые приезды Роберт совершил несколько неуверенных попыток принять участие в общем веселье. Проскакав однажды через поля на смирной кобылке сэра Майкла и запыхавшись, он остановился у первого же фермерского дома и попросил приюта, сказав, что на сегодня с него, пожалуй, хватит охоты. В другой раз он зашел так далеко, что встал на коньки, хоть и с огромным трудом, однако, выйдя на лед, позорно шлепнулся и лежал до тех пор, пока его не подняли. Во время «приятного утреннего катания» в охотничьей двуколке он яростно отказывался ехать в гору и каждые десять минут требовал остановки, чтобы поправить подушки. Однако на сей раз наш герой не проявил никакой склонности к развлечениям на свежем воздухе и прочно окопался в гостиной, в меру своей природной лени исполняя роль дамского угодника.
Леди Одли принимала знаки его внимания с очаровательной наивностью, а кузину поведение Роберта выводило из себя.