Тайна мертвой царевны

– Погодите, – остановил его Дунаев, изо всех сил стараясь не спросить, каким образом аттестовал его Павлик, а главное, где. В письме-то было сказано только: «Помоги Дунаеву в Москве, надеюсь, он окажется полезным и тебе». Разве это аттестация? Очевидно, что-то было добавлено на конверте. Но Степану неловко сказать, что Дунаеву известно содержание письма, а уж про разгаданную тайну конверта и намекнуть нельзя. Этот человек может быть опасным, Дунаев чувствовал это всем своим существом. И он продолжил: – Завтра вам надо будет навестить своего знакомого – ну, того, который на телефонной станции монтером был. Не сомневаюсь, что он сохранил связи со служащими коммутатора. Пусть досконально выяснит, был ли сделан вызов с телефона этой Ирины Васильевны в такое-то время и в самом ли деле телефонный аппарат в соседней квартире неисправен. И если окажется, что все это обман, игра, тогда я, вполне возможно, дам себе труд поломать голову над вашими сомнениями.

– О Фома неверующий! – с мукой в голосе простонал Степан, щелкнув выключателем.

– Кстати, – проговорил Дунаев, укладываясь, – завтра нам придется начать обходить все лечебницы, в которые могли доставить женщину с кровотечением.

– На здоровье! – хмыкнул Степан. – Охота ноги попусту бить – бейте! Ищите! Но готов держать пари, что это была такая же обманка, как и звонок Риты. Звенья одной цепи! – Он прикрыл дверь, и уже из коридора донеслось: – Однако у нас сильный враг. Сильный и умный. С таким приятно иметь дело, не то что с некоторыми недогадливыми господами!

Намек был слишком прозрачен, чтобы его не понять. Дунаев скрипнул зубами. Захотелось вскочить, догнать Степана, потребовать объясниться. Но он остался лежать, с трудом усмиряя злость, обиду, бессилие и все же пытаясь понять ход мыслей Степана. Чего он прицепился к оговорке Риты?!

Она назвала какую-то девушку по имени Ната, то есть Наталья, Настенькой, то есть Анастасией. Почему Верховцев счел нужным ее поправить? Почему Степан уверен, что эта оговорка имела такое огромное значение? Ведь существует множество вариантов уменьшительных имен для Анастасии: Настя, Ася, Стася, даже Ната входит в их число!

В чем опасность оговорки?!

Вот если бы эта Ната и ее родители, предположим, скрывали ее настоящее имя и боялись, что оно станет известно другим, беспокойство Верховцева было бы понятно. Но откуда это имя может быть известно Рите Хитрово?!

И какая такая в нем смертельная опасность, что ради этого нужно наводить на ложный след предполагаемую погоню?

«То есть как – с чего? – сам себя возмущенно спросил Дунаев. – Да ведь она – убийца! Она убила Веру! Верховцев хочет во что бы то ни стало запутать след. Значит, он предполагает или точно знает, что за ними идет погоня. Логично. И что?!»

Если бы все это происходило в прежние времена, до переворота, до войны, многое было бы понятно. Тогда в распоряжении полиции и следственных органов находилась обширная картотека с перечнем примет, имен и даже кличек всех преступников, когда-либо задержанных на просторах Российской империи. Тогда эта Ната-Настенька, окажись она беглой рецидивисткой, сменившей имя, могла бы опасаться, что ее будут преследовать. Но Дунаев сам видел, как горела эта картотека, видел, как остатки ее разлетались по Литейному, словно жалкие беленькие птички. Преступники в нынешние времена могут чувствовать себя совершенно спокойно! Да и с какой рецидивисткой могла оказаться знакома Рита Хитрово, в иные времена знавшаяся с самым высшим петроградским светом, бывшая фрейлина императрицы, дружившая с ее дочерьми?!

Вера тоже с ними дружила – особенно с Ольгой и Татьяной, хотя и Мария с Анастасией бывали у Инзаевых, Дунаев это точно знал.

И вдруг у него пресеклось дыхание от догадки…

Ната, Настя, Анастасия, подруга и Веры, и Риты – да ведь это же…

Дунаев вздохнул, постучал себя по лбу. Видимо, он сходит с ума. Какими бы возбуждающими ни казались слухи о том, что кому-то из императорской семьи удалось спастись, это всего лишь слухи. Файка же сказал: всех убили! А Файка знает. Кроме того, даже если бы великая княжна Анастасия каким-то невероятным образом спаслась, у Дунаева не хватило бы воображения представить ее в роли убийцы Веры. Возможно, конечно, бедная девочка сошла с ума от тех ужасных испытаний, которые выпали на ее долю, и убийство произошло случайно?

Неужели Степан верит в такую возможность? Неужели его намеки таят в себе скрытый вопрос: «А вы, господин Дунаев, стали бы так же ретиво гнаться за убийцей любимой женщины, если бы знали, что эта убийца – младшая дочь русского государя? Или ваши верноподданнические чувства заставили бы вас смахнуть слезы и прекратить ее преследование, а может быть, даже начать помогать ей скрыться?»

Дунаев лег, вытянулся, закрыл глаза, пытаясь успокоиться.

Бред, бред! Расходилась воспаленная фантазия! Еще додумайся до того, что великая княжна, расстрелянная в доме Ипатьева, восстала из могилы, чтобы прикончить Верочку. Вот уж, правда, что уэллсовщина!