Файка, таясь, – за ними. Однажды буржуй оглянулся, а за ним и Огневушка. Файка охолодал весь, но ничего – не кинулся в подворотню, не затоптался на месте, а прошел мимо как ни в чем не бывало, ну разве что глаза опустил с перепугу. Внутри у него все тряслось: а что, ежели Огневушка его узнает?!
Но нет, она лишь скользнула по нему глазами равнодушно – и пошла дальше.
И тут Файку словно бы кипятком обдало, такая ярость его взяла. Это что значит – он для нее как был пустым местом, так и остался?! Она Файку даже не признала, хотя он для нее и стишата на стенках писал, и грязные слова говорил, и даже… и даже… даже чуть не застрелил!
А она его не признала, падла такая! Не признала!
Небось и помыслить не могла, что такой муравей, как сысертский работяга Файка Сафронов, из своей глухомани до Питера доберется? И жилье себе в барском доме сыщет – пусть и в дворницкой, а все ж таки не ночлежка какая-нибудь прогнившая! Для нее, поди, встретиться с Файкой в Питере было такой же небывальщиной, как памятник Петру увидать скачущим по улицам! Хоть и рассказывали, что случалось такое в стародавние времена, а все одно – небывальщина!
Вот и не признала…
У Файки глаза кровавой мутью застлало. Чуток не помер по злобе! Насилу угомонил ретивое. И сказал себе: ничего! Все же нашел он Огневушку-поскакушку! Теперь она никуда не денется. Нагонит ее, сбеги она хоть за тридевять земель, и заставит плясать так, как Файка пожелает. Для него плясать будет и под его дудку!
А не захочет… А коли не захочет – Файка враз отправит ее туда, откуда она по его душу пришла!
Слова Кирсты о том, что в провале миссии по спасению царской семьи виновен кто-то из бывших сотрудников Отдельного жандармского корпуса, заставили Иванова немедленно покинуть Урал. Он знал только одного человека, который имел самое прямое и непосредственное отношение к корпусу. Это был Петр Константинович Верховцев. Но Иванов не верил, что этот человек мог оказаться предателем! И, тем не менее, ведь именно Верховцеву он доверил спасенную великую княжну. А что, если…
Эта мысль не давала ему покоя. И тревога достигла своего апогея, когда, добравшись до Петербурга, он не нашел Верховцева в доме на Кирочной. На счастье, Иванов был по старым временам хорошо знаком с семьей Мещерских: конечно, как Василий Георгиевич Билиходзе. У Нины Мещерской он узнал, что Верховцев с семьей спешно перебрался в дом на Разъезжую, попросив открыть новое место жительства только Билиходзе.
Это немного успокоило Иванова. Значит, Петр Константинович не скрывался от него.
– Странно, что Петр Константинович не познакомил нас со своей дочерью, – с легкой обидой сказала Нина. – Я ее видела раз или два, она такая замкнутая, как монашка, вечно платок на лицо надвинут, голова опущена, норовит мимо пробежать и не поздороваться. И в то же время меня не покидало ощущение, что она на кого-то очень похожа, только я не могу вспомнить, на кого!
Иванов смешался под ее испытующим взглядом. Могла Нина раньше встречаться с великой княжной? Вполне могла. Как неосторожно было со стороны Верховцева поселиться именно в этом доме! Конечно, всего предусмотреть невозможно, разумеется, дом огромный, а все же…
– А впрочем, она ведь где-то в Перми выросла, – с отчетливо уловимым пренебрежением столичной жительницы к провинциальной простушке сказала Нина, и Иванов не без облегчения простился, поцеловав ей руку на прощанье.
Он ринулся на Разъезжую, однако опять опоздал: Верховцев с семьей срочно уехал в Москву. Узнал Иванов об этом, случайно услышав разговор их соседки с двумя какими-то мужчинами. Они сообщили, что явились по каким-то делам, связанным с карточками, однако Иванов при виде их насторожился. Они меньше всего были похожи на представителей домкома или любых других советских служащих. Один напоминал бывшего военного, другой выглядел как самый настоящий воришка. Однако эти двое невольно помогли Иванову, начав выспрашивать, куда подевался жилец такой-то квартиры. Оказывается, вся семья срочно уехала в Москву. Соседка упомянула какую-то Риту, и Иванов сразу догадался, кто это может быть. Только Маргарита Хитрово, подруга великих княжон!
Он готов был немедленно отправиться в Москву, однако уехать удалось только на следующий день: сначала надо было узнать московский адрес Маргариты. В Москве он никого не знал, а в Петрограде еще сохранились связи.
Пустив их в ход, Иванов раздобыл проездные бумаги и отправился в Москву. Поезд шел чуть ли не сутки: уехав в полдень, Иванов оказался в Москве ранним утром 25 октября, 7 ноября по новому стилю. По празднично украшенным улицам, которые являли такой разлад с воцарившейся в Москве нищетой, он прямо с вокзала бросился на Большую Бронную к Маргарите – и вновь оказался перед запертой дверью!
Это было проклятье какое-то!
К счастью, Иванову удалось расположить к себе соседку, которая поведала какую-то странную историю о приезде к Рите гостей, о внезапной болезни молодой женщины, об угрозе выкидыша, о звонке Риты какому-то доктору Сухареву…
Иванов редко чувствовал себя таким растерянным, как сейчас!