Тайна мертвой царевны

Какой еще доктор Сухарев?! Их в Москве может оказаться десяток. У кого из них искать Верховцева?!

Тяжкие подозрения, что Верховцев заметает следы и старается уйти от него, опять вернулись к Иванову.

Его шатало от усталости, бессонной ночи (в вагоне уснуть практически не удалось) и голода (раздобыть в Петрограде продуктов не смог, а старые запасы кончились), однако останавливаться было нельзя. Он высмотрел среди прохожих какого-то старика «профессорской внешности», как это определил для себя Иванов: в пенсне, шляпе, с внушительной седой бородой, – и спросил, есть ли в Москве лотки букинистов.

Тот, окинув взглядом «чекистскую» кожанку Иванова, едва не уронил пенсне от изумления, но все же не только поймал его, но и сообщил, что букинисты собираются по старинке на Тверском бульваре около памятника Тимирязеву.

– К сожалению, – осторожно сказал «профессор», – сегодня в честь годовщины э-э… Октября на Тверской праздничные гулянья и букинистов разогнали. Конечно, они вернутся завтра.

– Завтра! – с болью повторил Иванов, и «профессор» посмотрел на него сочувственно:

– Похоже, вам очень нужна какая-то книга?

– Чрезвычайно, – уныло кивнул Иванов.

– Быть может, вы скажете мне, что это за книга? – осторожно спросил «профессор». – Видите ли, у меня довольно обширная библиотека… Если она каким-то чудом окажется у меня, я мог бы продать ее вам или ссудить… – Он осекся, покраснел и с явным трудом выговорил: – За небольшую плату, если это возможно.

Иванов всмотрелся в его изможденное лицо, окинул взглядом исхудавшую фигуру, на которой буквально болталось пальто, и достал несколько «керенок», решив отдать их старику в любом случае, окажется у него нужная книги или нет:

– Мне нужен справочник «Вся Москва» самого последнего выпуска.

«Профессор» радостно всплеснул руками:

– Такая книга у меня есть, есть! «Вся Москва за тысяча девятьсот семнадцатый год». Идемте, идемте скорей! Если понадобится, сможете воспользоваться телефоном – на счастье, в нашем узле восстановлена связь.

Жил профессор – он в самом деле оказался профессором филологии! – которого звали Иннокентием Петровичем Пермяковым, в Трехпрудном переулке, так что не более чем через четверть часа Иванов уже оказался в квартире, в которой не осталось почти никакой мебели, зато все было завалено книгами. Оказалось, минувшей зимой профессор стопил всю мебель, но не трогал книг, к которым относился как в живым существам и не в силах был их убивать, как он выразился.

Иванов понял, что ему наконец повезло. Он щедро заплатил профессору и за книгу, и за пользование телефоном, и раскрыл справочник.

– Мне страшно неловко, – вдруг пробормотал Пермяков. – В былые времена я бы и помыслить не мог просить деньги за работу с книгами, тем более – с каким-то несчастным справочником. Но сейчас совершенно не на что жить, вы понимаете, молодой человек? Соседи у меня спекулируют продуктами, живя рядом с ними вполне можно обходиться без карточек, но я не могу себе этого позволить… Однако сейчас, благодаря вам, я наконец куплю и хлеба, и картошки, и колбасы, и керосину, а то ведь не только нечего варить, но и не на чем!

– Возьмите еды и на мою долю, – сказал Иванов, доставая еще несколько купюр. – И, быть можете, вы позволите у вас переночевать? – Он увеличил сумму.

Профессор так обрадовался, что даже говорить не мог – только кивнул, протер запотевшее пенсне (бедняга даже прослезился от радости!) и бросился в прихожую.

Иванов быстро перелистал справочник. Ни одного гинеколога или акушера по фамилии Сухарев он не нашел, а среди акушерок оказалась только некая Сушкова, да и та, как выяснилось благодаря телефонным переговорам, уже скончалась. От голода Иванов плохо соображал, и когда вернулся Пермяков и сказал, что картошка сварилась, поспешил вслед за хозяином на кухню, ибо столовая была теперь свободна и от стола, и от стульев. Пермяков извиняющимся тоном сообщил, что теперь большинство москвичей ест на кухнях: и теплей, и электричества меньше тратится на освещение, да и мебель ведь не только у него сгорела в печи этой зимой…

После сытной еды глаза у обоих начали слипаться, и как ни грызла Иванова тревога и полная невозможность что-либо понять в этой истории с доктором Сухаревым, он все же почувствовал, что надо дать себе отдохнуть. Слишком тяжело дались ему дорога в Петроград, изматывающее беспокойство за великую княжну, мучительная загадка предательства… Нужна была хотя бы небольшая передышка. Профессор снова извинился за отсутствие мебели, даже дивана, и предложил Иванову улечься на двух коврах, сложенных один на другой в гостиной. Другой постели не было. Помогая гостю устроиться, он объяснил, что продавать ковры жалко: их любила покойная жена, – да и не дотащить ему такую тяжесть до Сухаревки, где их можно было бы продать задешево или на продукты променять.