Тайна Мёртвого Озера

А теперь сядь рядом и внимательно смотри. Дай-ка мне огниво.

Элис зажгла свечу.

– Погоди, не приближайся, пусть пламя разгорится. – Двенадцать серебряных монеток легли на стол. Четыре столбиком справа, четыре слева, и по две впереди и сзади.

Пламя взвилось длинным бедно-жёлтым язычком.

Шепча что-то, напоминающее детскую считалочку, Элис стала перекладывать монетки из одной кучки в другую, и пламя стало тянуться то в одну сторону, то в другую, потом вдруг сменило цвет на зелёный, затем на голубой, на яростно-алый, на почти белый…

Слова шептались всё быстрей, монетки сами перелетали направо-налево, вверх-вниз, словно блестящие искорки кружились в быстром танце…

Внезапно Элис прикрыла свечу ладонью. Отняла руку. Свеча погасла, но огонёк продолжал гореть. Теперь уже прямо на ладони.

– Подставь свою ладонь. Не бойся, не жжётся. Согни пальцы лодочкой. Вот так. – Элис дунула на огонёк, и он перескочил на ладонь к Гийому.

– Сожми пальцы в кулак.

Гийом подчинился. Огонёк погас.

– Снова раскрой ладонь и подуй на неё.

Ги тихонько дунул. И пламя снова весело вспыхнуло, просвечивая сквозь пальцы, словно они фарфоровые.

– Теперь этот огонёк всегда с тобой. Ты можешь вызвать его в любую минуту. Но, очень тебя прошу, не хвастай им попусту, и не пользуйся без особой надобности. Всё понял? Всё запомнил?

– Всё. Не беспокойся за меня, Элис, я действительно всё запомнил. Я не подведу тебя.

Труднее всего оказалось уговорить Грете. Когда она в сотый раз заявила, что ей неловко пользоваться чужой добротой, что она и так всем обязана фру Хильде, Кирстен пришлось прикрикнуть на неё: "Это мы всей деревней обязаны тебе и твоему мужу. А если кто поспешил забыть об этом, что ж, это дело его совести. И хватит об этом! Ты хочешь нас обидеть? Или думаешь, Андерс и Ильзе смогут радоваться поездке, когда лучшая их подружка скучает здесь одна? Ну и мне, поверь, будет спокойнее, если Метте будет с ними, все знают, что в этой шебутной компании она – самая рассудительная. С ней я могу спокойно отпустить своих оболтусов хоть к белым медведям.

И вот снова запряжены в старый фургон рыжие лошадки, собраны и увязаны тяжёлые корзины с едой и гостинцами. Все наобнимались и перецеловались перед дальней дорогой. Кирстен умастилась на козлах рядышком с мужем. Юстас тронул поводья. Зацокали по просохшей колее копыта, и деревенские домики, сады, огороды, тополя и заборы стали убегать куда-то назад, становясь всё меньше и меньше, меньше и меньше, пока совсем не скрылись с глаз…

Замелькали знакомые с прошлой поездки поля, перелески, хутора. Фургон покачивался на ухабах. Пахло прогретой дорожной пылью и спелой сухой полынью.

Солнце упрямо взбиралось на круглую макушку небосвода, туда, где завис, вызванивая незатейливую свою песенку, полдневный жаворонок.

А перекатив за полдень, распрягли лошадей и сварганили на костерке цыганскую похлёбку из куска солонины, луковицы и всякой разности, что понатрясли из корзин – горстки того, щепотки сего, да какой-то пряной травки с обочины.

Потом снова потекла дорога, огибая холмы, пересекая поля и луга.

Дорога в Виртенбург делала крюк у знакомой мельницы, так что ближе к вечеру тёмное от времени и воды мельничное колесо показалось из-за поворота.

И вот тут все увидели парящую в вышине огромную птицу. Широко распластав белые с чёрным крылья, вытянув длиннющую шею, она словно плыла чуть ниже подсвеченных закатным солнцем облаков.

– Ничего себе! – ахнул Андерс. – Это ж аист! Настоящий аист!

Подъехав поближе, ребята убедились, что гордый красавец не скучает здесь в одиночестве. – В центре тележного колеса на верхушке высокого столба хозяйничала длинноногая аистиха. Она заботливо перебирала хворостинки и прутики, прилаживала их так и сяк,

Приметив въезжающий во двор фургон, птица с любопытством наклонила голову, что-то одобрительно самой себе проскрипела и неожиданно, выгнув шею невообразимой дугой, громко затрещала красным клювом. Прямо как огородный сторож трещоткой.

На её призыв из поднебесья спланировал муженёк, утвердился рядышком на одной ноге и, церемонно поклонившись, положил перед супругой сухую веточку.

– Что, любуетесь? – ухмыльнулся во весь рот вышедший встречать гостей мельник. – Не зря, выходит, мы с этим столбом возились. Прилетели, красавцы. Чуть не на следующий же день и прилетели. Откуда только узнали?

Непонятно, поздновато уже птицам о гнёздах думать. Ещё чуток и птенцам время на крыло становиться. Видно, наши этим летом не смогли себе пристанища найти, или случилось что. Думаю, для того они сейчас отстроиться спешат, чтобы кто другой их по весне не опередил. – Загодя себя хозяевами объявляют. А нам с того только радость. А уж как Труда счастлива, и передать нельзя. – "Это, – говорит, – мой шарик с дырочкой аистов позвал."