Тайна Мёртвого Озера

– Властью, которой я облечён, я запрещаю кому бы то ни было покидать мельницу! А дурацкие шуточки вы будете шутить у себя в деревне. – Присутствие непроверенных лиц на объекте государственного значения можно расценить как покушение на жизнь и здоровье государя!

– Ого! Даже так? – вмешался Густав, – Не больше и не меньше? Любопытно, каким же образом господину младшему ключнику удалось состряпать подобное обвинение?

– Ваше ёрничание неуместно! При столь безответственном подходе злонамеренному человеку ничего не стоит подмешать в муку что угодно, – тут голос Клячника драматически прервался и перешёл в зловещий шёпот, – вплоть до яда.

– Да, господин младший Диркссон, вы далеко пойдёте. Только просил бы Вас принять к сведению, что в данный момент на мельнице присутствуют исключительно лица проверенные и благонадёжные. Перед Вами младший брат господина Главного – подчеркиваю, – не младшего, не среднего – Главного! Королевского повара, достопочтенная невестка господина Главного Королевского повара, а также родные племянники господина Главного Королевского повара. Не правда ли – очаровательные детки? – "Детки" скорчили кислые мины. Возчики откровенно усмехались.

Клячник сдулся. Он так любовался собой, облечённым пусть невеликой, но всё же властью, и на тебе! Но он бысто сумел взять себя в руки, лицо его расцвело медовый улыбкой: – Что же мне сразу не сказали? Рад, несказанно рад знакомству! Счастлив необычайно! Уж не извольте гневаться, что переусердствовал немного, но, сами понимаете, положение обязывает.

Если бы вы знали, как я уважаю господина Главного Королевского повара! За острый, самостоятельный ум! За великий кулинарный талант! За столь редкую в наши дни порядочность! За благородство души! – почему-то в его устах эти слова становились такими липкими, такими приторными, что хотелось поскорее отмыться. – Сам господин Руперт не раз отмечал, что пока у дворцовой плиты стоит наш Мартин, за здоровье короля можно не опасаться. И я повторю от себя, на таких подвижниках, как господин Главный Королевский повар и держится благополучие государства.

Может быть мы отпразднуем наше неожиданное знакомство? У меня там, – он кивнул в сторону возка, – и бутылочка для такого случая припасена. Не что-нибудь – настоящее старое грато из Месхи! Куда вам спешить? Мы ведь тоже здесь ночевать не собираемся – мешки выгрузим, и домой, в столицу. А в хорошей компании дорога всегда веселей.

Неужели вы всё-таки уезжаете?

– Увы, ничего не могу поделать, нас ждут.

– Что ж, не смею задерживать. Надеюсь, в Виртенбурге мы найдём возможность укрепить наше знакомство?

– Если время позволит.

– Люди говорят, самая крепкая дружба начинается с хорошей ссоры.

– Так мы, вроде, и не ссорились.

– Осмелюсь только спросить… Ваши детишки…

– Что, «детишки»?

– Так, ничего, уж больно они разные, нисколечко не похожи друг на друга. Неужели все – родные? Удивительно!

– Как ни удивительно, но родные.

– И по возрасту вроде все вровень? Всем лет по десять-одиннадцать. Они что – близняшки?

– Так и есть, близняшки – беленькие, чёрненькие – всё близняшки.

– Погодки, – уточнила Кирстен. – А что разные, так уж какие удались. Юстас, хватит кланяться, ехать пора.

Прощание на этот раз вышло коротким. Юстас подобрал вожжи, причмокнул губами: "Вьё!", рыжие лошадки дёрнули повозку и резво побежали вперёд. Старая мельница с серебристым прудом, чёрным водяным колесом и обросшими грачиными гнёздами тополями покатилась назад. И только две огромные птицы долго провожали фургон, паря над ним в поднебесье, – чуть не до самых береговых холмов. А там и они отстали.

Дорога сначала вилась у подножия серых гранитных утёсов, потом, словно вгрызаясь в каменные стены, стала круто взбираться вверх. Вверх, вверх! – лошадки с натугой тянули фургон. Поворот. Ещё один поворот. И вдруг ребята словно пересекли невидимую границу и попали в другую страну. Всё здесь было не таким, как внизу – другой воздух, другие облака. Другие птицы кружили в небесах и что-то кричали резкими кошачьими голосами.

Ещё никогда в жизни никто из друзей не видел моря, и вот оно распахнулось перед ними во всю свою неоглядную ширь, одновременно и свинцово-серое, и густо фиолетовое, и бледно-голубое, зарокотало размеренно и глухо, дохнуло запахом йода и смолы, поманило сердца белыми парусами кораблей, мечтой о дальних странах.

Долго-долго, целую вечность ехали заворожённые вдоль берега, и никто не посмел нарушить молчания. А когда дорога неожиданно опять повернула, и поросшие кривыми соснами холмы заслонили водную гладь, всем страшно, неодолимо захотелось вернуться, забраться куда-нибудь на самую верхотуру и смотреть, смотреть, смотреть не отрываясь! ..

Ну, ничего, завтра они непременно увидят море снова. И не издалека, а у самых своих ног.