Тайна острова буяна (полностью)

Дома этой деревеньки, расположенной на высоком берегу, над самой полоской

песчаного пляжа, расступались вокруг центральной площади так, что с воды было видно

все, что на этой площади происходит. То есть, наверно, неправильно называть этот центр

деревни "площадью", скорей этот утоптанный круг метров двенадцать-пятнадцать в

диаметре, стоило бы назвать "площадкой" или "главным местом". Там размещались и

колодец, и памятник погибшим на войне, и столб с чугунным брусом, подвешенным к

нему на толстой проволоке, чтобы бить в набат в случае пожара, и лавочки для посиделок,

и единственный на всю деревеньку уличный фонарь... Словом, это место было

средоточием жизни. Так что буду называть его "площадью", из уважения к тому, что оно

значило для деревни. Сюда же приезжала и продуктовая лавка - такой, знаете, наверно,

фургончик, у которого боковые стенки откидываются, образуя высокие прилавки, и с

которого торгуют и хлебом, и спичками, и сахаром, и вообще всем необходимым. Для

многих окрестных деревень такие передвижные лавки - или автомагазины, как их ещё

называют - приезжающие два или три раза в неделю, были единственным способом

приобрести все то, чего нельзя вырастить на своем огороде или получить в подсобном

хозяйстве, потому что автобус до ближайшего населенного пункта, где есть нормальные

магазины, проходит через такие деревеньки если не раз в неделю, то все равно редко, и

поездка всегда превращается в большое путешествие. Да и денег у деревенских жителей

очень часто нет даже на поездку на междугороднем автобусе.

Во всяком случае, такая передвижная лавка как раз стояла посреди площади, а

рядом с ней стоял милицейский "газик", и милиция и продавщица объяснялись с

жителями деревни, и взволнованный ропот даже до нас долетал.

- Интересно, что там такое стряслось? - вопросил Ванька.

Мне и Фантику это было не менее интересно, чем ему.

Лодка ткнулась носом в мягкий песок, на разгоне чуть-чуть проехала по нему, с

шуршанием и скрежетом, и замерла. Мы вылезли на берег, вытянули лодку чуть повыше,

чтобы её не унесло, и по крутой тропинке поднялись на три метра вверх - прямо на

площадь.

Основные страсти бушевали, насколько мы могли понять, вокруг старухи,

недоверчиво вертевшей в руках какую-то бумажку. И милиция, и продавщица объяснялись

с ней, а другие жители деревни - около десяти человек - глазели на все это и

перешептывались. Мы подошли поближе, и заняли, так сказать, места в первом ряду.

- Да пойми ты, Никитишна, - устало говорил один из двух милиционеров, -

никто тебя ни в чем не обвиняет. Но нам важно знать, откуда к тебе попала эта банкнота.

- Так, может, и не моя эта банкнота вовсе, - с недоверием в голосе проговорила

старуха.

- Да как же не твоя, Никитишна! - взвилась продавщица. - Только ты мне

сторублевку и давала, единственная она у меня вчера была. А как стала в кассу деньги

сдавать - так они и ахнули! Неправильная, говорят, сторублевка! И только от тебя она

могла взяться, как ни крути.

- Ну, это ты так говоришь, а мне-то откуда знать? - упорствовала старуха

"Никитишна". - Может, ты что напутала, и вместо моей сторублевки сторублевку из

личных денег в кассу сдала. Ты бы это проверила.

- Да чего проверять, когда и так все ясно! - закипятилась продавщица.

- Спокойней, Лариса, спокойней, - ведший переговоры милиционер опять

вздохнул, снял фуражку, вытер пот со лба и поглядел на второго милиционера. Тот еле

заметно кивнул - видно, он был старше чином, и этим кивком показал, что одобряет

действия подчиненного, и пусть тот и дальше гнет как гнул. - Брось, Никитишна, толку

нет переливать из пустого в порожнее. Вот и товарищ из УБЭП со мной согласен, -

продолжил милиционер, и мы поняли что были правы, предположив, что второй

милиционер выше званием. - Дело серьезное, так что кончай запираться, никому от

этого лучше не будет.

- Недосдача-то какая крупная получается! - вставила продавщица. - Кто её

гасить будет?

- Так, получается, мне по второму разу за все платить? - осведомилась

Никитишна, подпустив скрипучую нотку в голос.

- Или платить - настоящими деньгами, - подчеркнув интонацией суть дела,

подтвердил милиционер, - или товар возвращать.

- Да как же я его верну? - ахнула Никитишна. - Он у меня весь в дело пошел!

- Хочешь сказать, ты за день пять кило сахара извела? И три кило пшена? -

язвительно вопросила продавщица.

- Ну, сахар извести нетрудно, ежели бражку под самогонку поставить, -

милиционер ехидно поглядел на Никитишну.

- Да как ты смеешь? - Никитишна задохнулась от возмущения. - Я в жизни не

гнала!

- Знаю, что не гнала, - кивнул милиционер. - Но твой сарайчик проверить не

мешало бы... Ладно, шутки в сторону. Не хочешь платить, и товар возвращать не хочешь

- у тебя из пенсии вычтут.

- Как это - вычтут? - напряглась Никитишна.

- А вот так, - объяснил милиционер. - Почтальонша привезет тебе пенсию на

сто рублей меньше обычного. А сто рублей спишут в счет долга магазину. Но это - дело

десятое.

- Десятое? - голос Никитишны теперь все больше походил на визг несмазанных

дверных петель. - Для меня это дело самое первое!