зимовье может находиться посторонний человек. Но поведе
ние собаки и важенки быстро успокоило. Выждав ещё какое-то
мгновение, призывая за собой хозяйку, впереди по путику
спокойно побежала Кухта. Опытная Хорма шумно выдохнула
воздух и тоже сделала несколько шагов. Нетерпеливый Харчик,
поторапливая важенку к месту ночёвки, ткнул мать в бок. На
животных одинокий выстрел не произвёл особого впечатления
и был воспринят просто, как свалившийся с кедра снежный ком.
Прежде всего, таёжные животные доверяют обонянию, зрению
и только лишь потом своим ушам.
Полностью надеясь на собаку и важенку, Уля пошла вперёд.
Ещё несколько сотен метров — и вот он, некрутой спуск в ручей.
За ним на пригорке — зимовье. Упёршись о таяк, молодая охот
ница скатилась в ложок, стала подниматься в горку. Не доходя
до избы, предусмотрительно остановилась за густой стеной
подсады пихтача-курослепа. Оставаясь невидимой, прекрасно
видела свою избу, в стенах которой ей предстояла ночёвка. Но
видеть зимовье, это все равно, что смотреть на густую ель, на
которой спряталась белка.
Уле надо знать, есть ли в избе люди. То, что из трубы не идёт
дым, не говорит ни о чём. О возможном присутствии человека
могла сказать только Кухта. Если в избе кто-то есть, она подаст
предупреждающий голос. Если нет, промолчит. Вот собака
добрела до стен жилища, обнюхала все углы, зашла в сени. Не
сколько секунд неизвестности — и Кухта высунула голову, по
смотрела на хозяйку, слабо замахала хвостом: «Всё нормально.
Никого нет. Идите сюда».
Уля вышла из укрытия, подошла к зимовью. Никаких по
сторонних следов. Только те, которые она оставила тогда, когда
проверяла ловушки в последний раз. В сенях — большая полен
ница дров. В зимовье — порядок. На нарах — медвежья шкура.
18
Т А Й Н А
036Р А к у ч у мМытая посуда перевернута вверх дном. За время её отсутствия
никого не было.
Она сняла винтовку, лыжи, освободила Хорму от поток, за
гнала в пригон, бросила большую охапку сена. За этими заня
тиями стала забывать о выстреле, как будто его и не было. Но он
напомнил о себе, в этот раз ещё более неожиданно и пугающе.
Как снежная лавина, сорвался разом с гольца, прокатился в лог,
вернулся назад, ударился о гору и затих.
Так же как и в первый раз, Уля замерла в движении, повернула
голову в гору, на темнеющую тайгу. Вместе с ней насторожились
животные. Хорма вздрогнула телом, перестала жевать. Кухта
бросила старую медвежью кость. Даже Харчик, подражая матери,
вздыбил загривок и запыхтел носом.
Первый выстрел был неопределённым. Но второй говорил
о многом. Они были произведены с большим интервалом по
времени, это не охота человека за зверем. Если бы кто-то про
мышлял сокжоя или марала и при этом промахнулся или ранил
в первый раз, то второй прозвучал бы раньше. Не могли стрелять
и в человека. Для человека хватит и одной пули... Оставалось
только одно — кто-то звал на помощь. Это Уле подсказывал
внутренний голос, который был постоянным путеводителем в её
таёжной жизни. Этот голос уже звал её туда, вверх, на белогорье,
где, возможно, кому-то было плохо.
Но другое чувство — самосохранения — предостерегало,
разумно подсказывало выждать ещё какое-то время. Оно было
сильнее внутреннего голоса, и девушке ничего не оставалось, как
ему подчиниться. Она ждала, хотя и сама не знала чего. Может
быть, того момента или какого-то импульсивного толчка, что
могло бы послужить основой для её последующих действий.
И этот момент наступил. Он наступил через несколько минут
и был обозначен ещё одним, третьим выстрелом. Тогда у Ули уже
не осталось толики сомнения, что с кем-то случилась беда.
Протянуть руку помощи человеку, попавшему в беду в тайге, —
святая обязанность любого, кто находится рядом. Сегодня помог
ты, завтра помогут тебе. Этот проверенный веками опыт каждый
коренной житель тайги получает еще в чреве матери. Особенно
это чувство развито у так называемых малых народов Сибири.
19
ВЛАДИМИР ТОПИЛИН
Может быть, его закреплению способствуют простота и искрен
ность взаимоотношений или тяжёлые условия жизни.
В жилах Ули бежит кровь тех самых малых народов, коренных
жителей Сибири. В её сердце живёт это чувство. Она не может
пройти мимо чужого горя, не протянув руку помощи. Так было
всегда, когда она видела, что кому-то плохо.
И сейчас Уля не могла остаться безучастной к призыву о по
мощи. В том, что кто-то зовет на помощь, она уже не сомневалась.
Сомнения растаяли, как утренний туман, когда через некоторое
время там, на белогорье, раздался последний, четвертый — ка
завшийся таким жалким и безнадёжным — выстрел.
Дальнейшие действия Ули были решительными и быстрыми.
Она подкинула в каменку дров, накинула дошку, шапочку. Вы
скочила на улицу, схватила винтовку, встала на лыжи. Провор
ные руки перехватили ичиги юксами. Собаки и олени тревож
ными глазами смотрели на свою хозяйку. Последние отблески
холодного солнца метнулись по вершинам гольцов и исчезли,
предоставив бразды правления ледяной синеве. В заиндевев