Тайна персидского обоза

Поблагодарив гостеприимных хозяев, Самоваров забрался в экипаж и, крикнув вознице «трогай», покатил по широкой улице. Низенькие, крытые соломой ставропольские хатки вскоре исчезли, а широкая дорога городского проспекта как-то незаметно перешла в большак. Редкая ноябрьская изморось сменилась ливнем, легкий ветерок – бурей. И опять, как почти две недели назад, гремел гром, и дождь заливал дорогу, и деревья гнулись на ветру, и только четверка лошадей, запряженных цугом, упрямо тянула по почтовому тракту сонную карету.

17 Возвращение

I

За долгие дни унылой поездки Иван Авдеевич извелся и не находил себе места. И хоть до Петербурга оставалось всего три дня пути, дорога вымотала его до предела. Вальтер Скотт был прочитан, съестные припасы давно закончились, а до ближайшей станции еще полдня ходу. Одним словом – ни поесть, ни почитать. Мысленно перебирая в уме содержимое своего багажа, он вдруг вспомнил о подарке Агриппины, точнее, даже не о самом вязаном шарф, а о газете, в которую это рукоделие было завернуто. И какая разница, что новости давно устарели, а прогнозы не сбылись? Главное, будет чем занять мозги! Надворный советник открыл саквояж, сверток лежал на самом верху. Развернув его, он прочитал название: «Кавказские ведомости». Ну конечно, это как раз та самая газета, кою Родиону Спиридоновичу доставили из Тифлиса. А вот и нашумевшая статья «Вкусно кушаешь – долго живешь». Хоть, признаться, это не самое лучшее чтиво на голодный желудок… Ну да бог с ним, почитаем.

Вдруг глаза следователя остановились, отказываясь двигаться по коротким строчкам, а сердце испуганной птицей забилось в груди. Его правая рука, будто повинуясь чьей-то невидимой воле, сама достала из внутреннего кармана сюртука недавно подброшенную записку с остатками печатных букв и приложила ее к оторванной зигзагообразной кромке газетного листа. Края совпали…

А дальше включился и начал работать натренированный годами мозг, подсказывающий Ивану Авдеевичу самые невероятные гипотезы: «Конечно, это написала Агриппина, пытаясь меня спасти. Теперь – Игнатьев… Так, надобно постараться собрать воедино все, что мне о нем известно… Помнится, тогда на именинах она упомянула о том, что недавно ее муж потерял брегет, подаренный ему генералом Ермоловым на тридцатипятилетие. В ответ Игнатьев добавил, что он носил их с двадцать третьего года. Стало быть, он родился в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году, а полковник Арчаковский собирался подарить ему такие же часы на день его рождения. По-моему, он назвал восьмое августа. Следственно, Игнатьев родился восьмого августа одна тысяча семьсот восемьдесят восьмого года. Ну да! Точно!»

Надворный советник открыл дверь кареты и крикнул ящику:

– Разворачивай!

– Куды, ваш-благородь? Станция через две версты!

– Разворачивай назад.

Оторопелый возница остановил экипаж, думая, что ему послышалось, и, повернувшись вполоборота, недоверчиво переспросил:

– Куды, куды?

– В Ставрополь, – устало ответил пассажир.

II

Почти двадцать суток минуло с того дня, когда Самоваров покинул ставший уже привычным город. И вот теперь, усталый и заметно исхудавший, служащий III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии возвращался назад. Остановив экипаж под яркой желтой вывеской «Здесь стригут, бреют, ставят пиявки и пущают кровь», он вспомнил, что лезвие бритвы не касалось его лица последние три дня. Он настолько расслабился под теплым, наложенным на лицо марлевым компрессом, что почти заснул. Надо отдать должное цирюльнику – работал он мастерски, и постепенно внешность надворного советника стала приобретать привычный вид. Уже через полчаса посвежевший и пахнущий о-де-колонью с легким ароматом жасмина Иван Авдеевич вышел на улицу. «В этом захолустье совсем ничего не меняется, – подумал он, – та же самая свинья купается в той же самой луже перед тем же генеральским домом».

Часовой узнал надворного советника и пропустил. Оставив в гардеробном шкафу изрядно помятую в дороге крылатку, следователь прошел в приемную. Увидев его, адъютант от неожиданности выронил перо и уставился на Самоварова каменным взглядом, но, придя в себя через пару секунд, слегка заикаясь, спросил:

– Прикаж-жете дол-ложить?

– Сделайте милость.

Но стоило офицеру скрыться за дверью, как в приемную навстречу Самоварову вышел сам генерал:

– Прошу, Иван Авдеевич. Что стряслось? Неужто имеете что-то новое?

– Именно так, ваше превосходительство.

– Так рассказывайте же поскорее.

– Видите ли, как раз перед покушением кто-то оставил в моем плаще записку, – Самоваров протянул генералу клочок бумаги, – вот эту.

– «Вам угрожает опасность. Срочно уезжайте», – прочел вслух барон. – И что же?

– Тогда я не мог предположить, кто ее написал. Но в день моего отъезда Агриппина Федоровна Игнатьева подарила моей супруге шарфик, связанный ею собственноручно, и завернула его вот в эту самую газету. – Следователь достал из внутреннего кармана фрака «Кавказские ведомости» и отдал командующему.

– Так-так. Ну а дальше-то что?